— Та, каждий…
На столике, покрытом дорогими брабантскими кружевами, стояло несколько рамок, очевидно, самых дорогих для балерины Вольцевой. На одном фото две девчушки в белых платьях крепко обнимали друг друга.
— У вашей хозяйки в Павловске живет сестра?
Ирма отчего-то потупилась.
— Та…
Причина застенчивости могла быть только одна.
— Они не общаются?
— Как не хорошо, та! — Ирма старательно качала головой. — Сестры, та!
— В чем причина размолвки?
Ирма выразительно закрыла рот подолом фартука.
— Полиции можно говорить все, как пастору, — сообщил Ванзаров. — Пастору все говорите?
Горничная покорно кивнула.
— Считайте, что я пастор. Итак?
Ирма оглянулась, что в закрытой квартире было довольно странно, подошла к Ванзарову и что-то торопливо шепнула на ухо. Чиновник сыска искренно не разобрал словесной каши.
— Что-что? — не лучше глухого старика переспросил он.
— Она… Рефолюфицинерка! — произнесла Ирма, в ужасе от содеянного зажала рот ладошкой.
Понятно… Для балерины Императорского театра непозволительная роскошь иметь родственницу с запятнанной репутацией. Невозможно, чтобы сестры, собравшись за родительским столом, делились успехами: «Я вальс феи Драже вчера танцевала», «А я в губернатора бомбу метнула». Тут одно из двух. Как видно, Вольцева выбрала искусство и отдалилась от сестры. Но была причина куда более веская, почему сестры прервали общение. Причина эта была на виду, среди тех же дорогих рамок. Ванзаров бесцеремонно указал на нее пальцем.
— Этот господин часто бывает тут и на даче в Шувалове, он оплачивает ваши счета? — О протежировании партии в «Лебедином озере» он поминать не стал.
Молчание горничной было красноречивей оправданий. Психологика торжествовала маленькую победу: ради такого покровителя Вольцева готова была на все. А уж порвать с сестрой — и подавно. Да и любая балерина мечтала бы иметь покровителя из царствующей семьи. Только что-то заставило ее броситься не к нему, а к сестре. За какой такой помощью?
— Распоряжение полиции, — строго сказал Ванзаров. — Бегите на улицу к ближайшему посту, приведите сюда городового. Будет упираться — пригрозите моей фамилией. Ясно?
— Та… — в испуге проговорила Ирма.
— Повторите мою фамилию.
— Фантзароф…
— Сойдет… Бегом!
Подхватив юбки, Ирма побежала вон. Оставив дом в полное распоряжение чиновника полиции. Что ему было и надо. Заниматься обыском без всякого основания даже в таком деле Ванзаров не мог.
Времени было мало, действовать приходилось быстро. Ванзаров прошел по всем местам, где женщины имеют обыкновение устраивать свои маленькие тайники. Ничего особенного не обнаружилось: пачка ассигнаций тысяч на пять, явно на черный день, любовное письмо «от него», которое, при случае, могло стать козырной картой в политической игре, заграничный паспорт, дававший право выезда из страны. Все это не имело явного отношения к нынешнему делу. Зато под периной Ванзаров нащупал книжицу в твердом переплете. Это оказался личный дневник. Записи были краткие и немногочисленные. В основном отмечались встречи с «ним» и прочие женские страдания. А вот 19 марта появилась совсем другая запись:
«Что бы ни случилось, это не сломит меня. Никакие трудности не станут преградой к моей мечте — блистать на императорской сцене. Я все смогу, я верю, мне хватит сил. Это испытание послано мне, чтобы я доказала, что он не зря в меня поверил. Только бы хватило сил».
Последние строчки в дневнике. Ничего, кроме них, за неделю так и не появилось. Не было записей о планах Вольцевой на прошедший день.
Из прихожей донесся грохот. Ванзаров воровато сунул дневник на место и, заложив руки за спину, с невозмутимым видом появился в гостиной.
— Что так долго? — строго спросил он козырнувшего городового, которого помнил по второму Казанскому участку.
— Так ведь, ваш бродь, не понять, чего тютёха эта хочет! — принялся оправдываться он. — За локоть тащит, чуть руку мне не вырвала.
— Я говорить! Я говорить! — чуть не плача, вскричала Ирма. — Фонфароф! Фонфароф!
Городовой пошевелил в воздухе пальцами: дескать, попробуйте сами разберите!
— Егоров…
— Так точно, ваш бродь, у нас все рады, что вы вернулись.
— Ладно вам, — смутился грозный Ванзаров. — Значит, так. Горничной дать собрать личные вещи — и закрыть квартиру. Потом мигом в сыскную, передайте мое распоряжение: квартиру опечатать, пусть пришлют любого чиновника с веревкой и печатью. Ключ в сыскной оставить, дворнику не отдавать, дубликат у домовладельца изъять.