— Как ты тут?..
Наверное, Ариадна хотела добавить «без меня», но не произнесла.
— Ты, я думаю, лучше теперь знаешь, как мы тут, — ответил Тезей, почувствовав прилив ревности.
— Знаю, — согласилась Ариадна. — И еще я знаю, что у нас с тобой родился сын.
— Зачем ты мне говоришь это? — выдохнул Тезей.
— Почему бы тебе не знать этого, — резко сказала Ариадна.
— Это жестоко.
— Не более, чем многое другое, — ответила Ариадна, но уже мягче, а оттого и печально.
— Как его звать?
— Керам.
— И что Дионис? — глухо спросил Тезей.
— Мужчины, будь они боги или смертные, бывают довольно самоуверенны. Это мешает им разглядеть истину. Дионис считает Керама своим сыном.
— Кажется, вы быстро лишаете нас самоуверенности. — В голосе Тезея звучал упрек.
— Тебе ли говорить об этом, — холодно посмотрела на него Ариадна, но снова смягчилась. — Не мучайся. Я опять пришла помочь тебе. Ты должен построить храм для Диониса.
— Зачем? — вскинулся Тезей.
— Хотя бы затем, чтобы я могла сказать Дионису: посмотри, нетрезвое чучело, Тезей и то не ревнует, ставит тебе храм, а ты… — усмехнулась она.
— Как будто бы для Диониса некому строить святилища… — заупрямился Тезей.
— Вы — не Азия и не настолько богаты, чтобы каждый день ставить по храму… Может быть, и к лучшему, — добавила Ариадна.
— Почему?
— Потому что, будь вы богаче, тут же начнете создавать армии и станете, как вам покажется, совершать великое дело завоеваний.
— Ты рассуждаешь, как будто ты уже не мы. Быстро переменилась.
— Это естественно, я женщина и жена бога… Зачем тебе божественный враг… Построй храм Дионису.
Тезей словно не слышал ее.
— А что мне сделать для моего сына?
— Сын, — повторила Ариадна. — Ты думаешь, у тебя один сын, — помолчав, добавила она.
— Как!? — похолодел Тезей. — И еще где?
— Сам узнаешь. Сейчас не скажу. Так построишь храм?
— Построю, — выдавил из себя Тезей.
— Что касается нашего с тобой сына, — слово «нашего» Ариадна подчеркнула голосом, — то назови район Афин, где селятся гончары и художники, Керамиком, или Керамикосом.
— Назову.
Теперь они понимали, что главное сказано. Помолчали, глядя друг на друга.
— А тельхины?.. Эти заговорщики, тебя не выдадут? — спросил Тезей.
— Не узнают… А если и узнают, пусть попробуют… Кстати, помнишь, я тебя предупреждала, чтобы ты с ними был поосторожней. Они изобретательны, дальновидны, вспыльчивы, иногда — даже коварны, когда хотят добиться своей цели.
— Помню…
Их разговор продолжался как бы сам собой.
— Я теперь лучше знаю их тайны… Это заговор, как бы тебе сказать, — Ариадна поискала слова. — Это заговор искусства, культуры, знаний, которые собираются завоевать человечество… То есть, заговор с благими побуждениями. Так что с ними можно подружиться.
— Почему же тайно, — недоумевал Тезей, — заговор…
— Посмотри вокруг, разве многие их поймут и правильно истолкуют… Конечно, — согласилась Ариадна, — отгораживаться от тех, к кому стремишься… Опять заблуждение наше человеческое…
Слово «наше» вселило в Тезея какую-то надежду.
— Я увижу Керама? — спросил он. — Может, он станет потом жить в своем Керамике?
— Нет, — сухо ответила Ариадна, — Дионис найдет, где его поселить.
— И тебя? — опять не удержался Тезей от ревности.
— И меня, — подтвердила она.
— Ариадна! — воззвал Тезей.
— Не стоит ни к чему возвращаться, Тезей, — остановила его она, — того, что было, уже не найти… Прощай.
Ариадна повернулась и вошла внутрь храма. Свет тут же погас, словно она задула светильник.
Тезей не рванулся следом за ней. Он знал, что в храме ее больше нет.
В последующие дни оживление в Афинах прорвалось наружу. Всюду открыто обсуждались два предстоящих события, соединявшиеся воедино в головах славных жителей города. Первое — сильно запоздавшее празднование возвращения Тезея с юношами и девушками, спасенными от Минотавра, из критского Кносса, посвященное не Аполлону, как следовало ожидать, а Дионису. Второе — упорно поговаривали о введении не только в Афинах, но и по всей Аттике народовластия и равенства. По этому поводу особенно разыгрались страсти. Афиняне недоумевали. Они и без того считались равными и, поскольку народных собраний никто не отменял, взять не могли в толк, что это за штука — народовластие. Новая игра, потешались некоторые шутники: скажем, всеобщей волей ослы объявляются лошадьми. Или горластые лягушки приравниваются в пении к мелодично стрекочущим кузнечикам. И все вокруг смеялись. Некоторые принялись даже утверждать, что следует проголосовать и за переименование времен года. И тут как раз в этом подоспела всамделишная необходимость. Осхофорий — так называлось предстоящее празднество — следовало бы справлять прошлой осенью, когда корабль Тезея вернулся с Крита. Этому помешал траур по Эгею. Но тогда праздновать Осхофорий следует несколько позднее, предстоящей осенью. Ждать, раз решено праздновать, разумеется, никто не предлагал, а вот объявить общей волей на дворе осень — такие шутки были в ходу. В самом деле, не отменять же угощений, не отказываться же от вина, которое обильно льется в честь Диониса, и тогда даже равные становятся наировнейшими друг другу…