Вообще-то обычно летающей колесницей Геры правила богиня радуги Ирида, однако, то ли всецарице бессмертных захотелось пока ее сменить, то ли она как-то имя выкрикнула неправильно: вместо Ириды Эрида, но сейчас ее катала богиня раздора.
— Не пыхти у меня за спиной, — распорядилась Гера.
На что услышала еще более долгий и восхищенный вздох.
— Ты еще причмокни, — предложила жена Зевса.
Ответом был вздох покороче и поосторожней.
— Иди, иди отсюда, подожди меня там, — махнула рукой куда-то в сторону Гера. — Я кое-кого вызвала, а ты, глядишь, нас поссоришь.
За спиной у нее произошло какое-то движение, опять сопровождаемое вздохом, но с места Эрида не двинулась.
— Да пропади ты, — рассердилась Гера, — вот скажу мужу, что ты меня с ним собираешься поссорить.
Эрида что-то хотела было сказать, напомнить, но, помявшись молча, все-таки исчезла. И во-время. В чертогах возникла Фетида.
— Ты вызывала меня? — спросила она.
— Тебя не дозовешься, — все еще сердитая встретила воспитанницу Гера.
— Ты же сама послала меня на ложе Пелея, — удивилась Фетида.
— Но я ведь не говорила, чтобы ты жила на этом ложе, — возразила Гера.
Тут вздохнула Фетида.
— Влюбилась, — установила Гера.
Ее воспитанница вздохнула опять, но уже с оттенком согласия.
— Что это вы сегодня все развздыхались, — удивилась Гера.
В ответ раздалось громкое хихиканье Зевса.
— Переживает, — пророкотало под сводами чертогов.
На лице жены властелина богов вспыхнул гнев.
— А ты убирайся веселиться к своей потаскухе Леде, — крикнула она. — И не смей подслушивать!
— Не буду, — осекся голос Зевса, — можете не прятаться под эфирным одеялом.
Гера долго рассматривала свою потупившуюся воспитанницу, все более смягчаясь.
— От любви до ненависти один шаг, — усмехнулась она. — Можно еще всю жизнь метаться от одного к другому, как из комнаты в комнату… — Помолчав, она развеселилась. — Когда я привораживала Зевса, он превратился в кукушку, но дал себя легко поймать.
— Я рожу героя, — призналась Фетида.
От этого признания владычицей опять овладел гнев:
— Вот и шляются по земле всякие гераклы, ненавижу…
— Уж не влюбилась ли ты в Геракла? — удивленно вскинула взор на Геру Фетида.
Лицо Геры мгновенно вспыхнуло, наливаясь краской. Все-таки в какую-то цель удар попал. Гера помолчала, справляясь с охватившим ее состоянием и глядя не на Фетиду, а прямо перед собой.
— Гера и Геракл — забавно, — сказала она, наконец, и, обернувшись к воспитаннице, добавила. — Ладно, отпускаю. Иди к своему Пелею.
Стоило Фетиде покинуть чертоги опочивальни, как появился Зевс.
— Знаешь, Герунчик, — заискивающе обратился он к жене, — судьба. В книге судеб так было написано…
Царь богов и не заметил, что прибег к аргументу, совсем недавно уже использованному Дионисом.
Гера молчала.
— Вспомнил, — попробовал Зевс зайти с иной стороны, — ты сошлась со мной, когда я был мужем Мнемосины..
Тем самым давалось понять, что Гера сама нарушала чьи-то супружеские права, как Леда теперь покусилась и на ее.
— А ты вспомни, — разъярилась царица, — сколько у тебя было жен до меня. Метида, Фегида, Эвринома, Деметра, Мнемосина…
Зевс, конечно, мог бы спросить в свою очередь, от кого Гера произвела на свет Гефеста. И вообще ведь божественная сила, и не прибегая к обману, постоянно что-либо производила. Однако мудрый в своем мужском величии Зевс решил иначе погасить конфликт.
— Не будем считаться, — миролюбиво заявил он. — А Фетиду, — он перешел на самый что ни на есть деловой тон, — мы вернем обратно.
— Вот и нет, — возразила Гера, — мы ей устроим настоящую свадьбу на земле в пещере Хирона, где соберутся боги. И Хирон может приглашать кого угодно. И смертных героев позовем…
— Как!? — взорвался Зевс. — А запреты? Ведь любая случайность неведомо куда поведет. Всего не предусмотришь.
— Справим свадьбу моей Фетиде, — не слушала его Гера.
— Хорошо, — согласился повелитель богов, — глядишь, чему и поучитесь.
— Быть посему, — объявила царица и покинула свою опочивальню.
Облетая земли, Гера и не глядела вниз. Опершись на свою ослепительно белую руку, богиня возлежала на ложе, углубленная в себя и занятая своим.
Эрида на месте возницы подчеркнуто выпрямилась, священнодействуя. В руках ее колыхались посверкивающим, прозрачным облаком многочисленные вожжи, тонкие, как паутина. Однако то ли в насмешку, то ли еще по какому вздорному побуждению, она впрягла в повозку павлинов. Разумеется, не простых, а божественных, отличавшихся от земных павлинов, как, скажем, обычные индюки отличаются даже не от петухов, а от кур. Павлины летели, распластав крылья, парусами развернув свои узорные хвосты. Повозка, казалось, парит на месте, а медленно кружатся внизу целые миры, и восточный, и греческий, как взявшись за руки, чего не бывает на самом деле.