— Афиняне! — проорал он в толпу.
Люди затихли.
— Афиняне, — повторил Клеон спокойнее и повернулся к Тезею, — наш царь испытывает вас, ибо разве пойдет он против традиций, освященных богами. — А эти, — Клеон снова повернулся к толпе, — которые сильно ученые, которые считают себя умнее других… их не слушайте… Благонамеренным, нормальным людям не надо по всякому случаю выбивать на стоях буквы законов. Это — лишний раз не только камень портить, но и нравы. Если общество благополучно в своих нравах, ему не нужны законы… И еще про умников. Необразованность, которую они, видите ли, так презирают, при наличии благонамеренности полезнее умственности, связанной с вольномыслием. Немудрящие, простые люди лучше, чем они, эти умники, желающие быть умнее наших с вами установлений и традиций. Если кто-то говорит правильно, они обязательно берутся критиковать. Я призываю вас, афиняне, быть теми, кто вы есть… Нам не надо стремящихся блеснуть умом так называемых советников афинского народа. Не понять советчикам нас, не нам эти советы… Я так скажу: кто не говорит по-нашему, не поймет, когда пьют за его здоровье… К тому же, поглядите, афиняне, — продолжал Клеон, переждав взметнувшийся гул собрания, в котором слышался и смех, и поддержка, и угрозы, — легко рассуждать этим чистюлям, все они из богатых домов, все они после обильной еды руки о пряники вытирают… Если заговорили о так называемом народоправстве, так давайте и богатства уравняем по-братски… И еще скажу: советы советчикам подсказывают те, кто перебрался к нам неведомо откуда. Эти советы пришельцев, метеков наших… искусники да рукоделы городские, вот они какие деловые, активность им подавай…
Собрание зашумело, крики раздались и из рядов бесправных, тех, что были за кольцом народного собрания. Оттуда же чей-то голос отчетливее других резанул, раскалывая площадь:
— А вы сами разве не напринимали в гражданство за знатность и богатство?
Клеон приосанился так, что даже гул утих, и надменно, презрительно произнес:
— Тут приглашенные позволяют себе выкрики и мешают нам. Придется удалить их отсюда.
Никто на народное собрание, конечно, специально не приглашал ни метеков, ни женщин. Но это слово «приглашенные», невольно слетевшее с языка Клеона, говорило само за себя, отразив признание того факта, что массу людей, обычно не участвующих в собственно народном собрании, привело сюда не одно только праздное любопытство, в гуле протеста явственно послышались женские голоса.
— Женщины, и вы здесь, — быстро отреагировал Клеон. — О боги, до чего дошло… Женщины, неужели вы забыли, что та женщина заслуживает высочайшего уважения, о которой меньше всего говорят, — в порицание или в похвалу.
— Ты все сказал? — остановил разглагольствования Клеона Тезей.
— Я все сказал, но все ли услышали? — оставил за собой последнее слово Клеон, вернув на стол жезл оратора и покидая место для выступающего.
Народное собрание, гудевшее на все голоса, приумолкло.
— Афиняне, — заговорил снова Тезей, — я не тороплю вас. Конечно, надо о многом подумать. Но в отношении самой мысли о народовластии я бы просил вас определиться сейчас. Итак, приготовьтесь… Кто за народовластие?
Помолчав, собрание отозвалось нестройно, разноголосо.
— Кто против?
Площадь откликнулась сразу, но тоже вразнобой, и выкрики быстро оборвались.
Тогда Тезей взял со столика ораторский жезл. Площадь заинтересованно и одобрительно зашумела. Тезей протянул свободную руку к своим соратникам, и в нее тут же вложили его царский скипетр. Он залучился золотом на солнце, и, казалось, лучи эти утишили шум, поднявшийся было над площадью. Тезей держал в руках и царский скипетр, и жезл оратора.
— Еще раз, — громко произнес он, — кто за?
Площадь разразилась одобрительным ревом. Тезей качнул ораторским жезлом, помедлил до полной тишины и снова громко спросил:
— Кто против?
И опять последовал столь же мощный рев.
— Вот тебе и за, и против… Да… — рассудил Тезей, — придется иначе… Будем расходиться.