Топтыга поверил полковнику. Ткачёв ему не сделал ничего плохого, а наоборот, предупреждал об опасности не раз.
В машине Андрей Викторович передёрнул затвор пистолета и поставил оружие на предохранитель. У Хмеля на коленях лежал приготовленный автомат, и он рулил, поглядывая на сидевшего рядом Топтыгу. «Авторитет» указывал дорогу к даче Гладышевой.
— Чем же тебя взял начальник ментовки Зареченска? — Ткачёв задал вопрос и Мишин запнулся.
Но потом, все же ответил:
— Хитрый он, гад. Директор нашего рынка — Серафиме свояк. Они вместе на зоне когда-то пересеклись. Ну, подружились. Свояк нам скидывал маляву — кто и с какими деньгами с рынка уходит. Мы там пощипали несколько раз… Короче, узнал Гладышев, чем мы занимались, и терпил на признание подписал. Вот мы и договорились, срок-то нехилый светил. А оказалось, что это Серафима ему всё рассказывала, ну ты слышал, что он на кошельке её взял. Она ему и Цыгана сдала, когда тот в город приехал по просьбе Автондила. Гладышев быстро с Цыганом сошелся — тот ему девочек поставлял, и пистолет с глушителем продал. Тогда мы с Цыганом крепко поговорили, он обещал и божился, что не будет больше…
— Вот почему ты в первый раз мне об этом не сказал? А, Топтыга? Я же тебя, как человека просил!
— Да! Чтобы потом Серафима все Гладышеву рассказала! А потом бы меня пришили, как Цыгана… Да и не знал я тебя, мало ли чего Автондил начирикал.
— Понятно. Испугался, значит…
— Понимай, начальник, как хочешь. Но на мне крови нет. Стой, вот дом Гладышевой, — Мишин показал на неприметный домишко, окруженный зелёным забором. По забору тянулись кусты малины и смородины.
Хмель остановился.
— Пойду, погляжу, — агент вышел из машины, передав автомат Ткачёву. — Как махну, иди ко мне.
Андрей легко открыл дачу Гладышева, посмотрел вокруг и зашёл внутрь. Вход в погреб он искал долго — дощатый люк был спрятан у стены, да под ковром. Пришлось повозиться.
Открыв люк, Андрей залез в погреб и при свете фонарика стал снимать с полок банки с вареньем. Было неудобно, да вдобавок одна банка раскололась, и он чавкал ботинками по сладкой массе, смешавшейся с мёрзлой землёй.
«И зачем варенье в трёхлитровые банки закатывать?» — подумал он, неудачно задев ещё одну банку, с хрустом расколовшуюся под ногами.
Андрюха, так его звали в детстве, с самого раннего возраста любил занятия, будоражащие нервную систему — забирался на крыши высотных домов, благо их было много в Москве. Шатался по наваленным на стройках плитам; незаметно проскакивая мимо сторожей, взбирался на башенные краны; гонял на велосипеде «Орлёнок», подаренным родителями, по лесным канавам и оврагам. Конечно, часто приходил домой в синяках и ссадинах.
— Ты меня в гроб сведёшь! — кричала на него мать.
Отец, будучи занятым на постоянных заработках, времени сыну не уделял. Приходя поздно и уходя рано, только шумно вздыхал и хлопал дверью.
Андрюха повзрослел рано. Ему не были интересны игры одноклассников, так же как не были интересны и сами одноклассники, вечно боявшиеся сделать что-то неправильное. Его тянуло к парням более взрослым. Тем, кто втихаря курил за спортзалом школы, а вечерами в кустах у футбольного поля пил портвейн со странным названием «Агдам». А выпив, и накурившись, начинали рассказывать различные истории, разглядывая проходивших невдалеке девчонок.
Такое времяпровождение довольно быстро Андрюхе надоело. Парни только мололи языками, но делать ничего не делали. И как-то он назвал их пустобрёхами. Компания решила проучить его, а один даже ударил. Андрюха, несмотря на то, что был младше, не спасовал, а разбил пустую бутылку из-под портвейна, и эту «звёздочку» всадил в ногу обидчика. С тех пор, близко к нему никто не приближался, а Андрюша попал под надзор инспектора по делам несовершеннолетних.
После школы Андрюха поступил в ПТУ. Он не совсем понимал, на кого он учится, ибо обучали всему, и в то же время — ничему. Получался разнорабочий непонятно какого профиля — бери больше, кидай дальше.
Внешность Андрюхи была обманчива. Худой и нескладный парень обладал недюжинной физической силой, и после окончания ПТУ попал в ряды Советской Армии. В элитные войска под названием строительный батальон. Там он столкнулся с землячеством и дедовщиной. А москвичей, так вообще за людей не считали. И буквально на второй день после принятия Присяги Андрюха себя проявил.
Человек десять «дедов» из Средней Азии решили поглумиться над ним, когда он мыл пол в столовой. Но это им не удалось. Андрюха, вооружившись деревянной скамейкой весившей килограмм двадцать, стойко отразил все попытки «дедов», выбив одному челюсть, а ещё одному пробив голову. Прибывший в столовую дежурный по батальону, увидел худого парня, гонявшего со скамейкой наперевес кучку горланящих таджиков, поскольку от страха никто из них не догадался вынуть из двери засов, который сами же и задвинули.