Его Мэри. Мэтт сразу начал думать о ней именно так. Ничего не изменилось. Он её не отпускал, поэтому она до сих пор его.
Сам доктор Лектор подивился бы, с каким маниакальным упорством он не спускал с неё взгляд, ловя каждый жест Мэри, каждый поворот головы. Лица её Мэтт почти не видел, но это было и не нужно: он испытывал то же маниакальное – нет, скорее, мазохистское удовлетворение от знания того, что Мэри его чувствует. Невысокая фигурка в зелёном платье даже со спины выглядела напряжённой. Обнажённые плечи чуть подрагивали, когда она зябко ими поводила. Но это точно не от холода. Это был его взгляд – жаркий, всепоглощающий, вытягивающий её на себя. А она почти не сопротивлялась – тянулась к нему, крутила головой, пытаясь незаметно найти глазами причину беспокойства.
Забавной эта игра казалась лишь до той поры, пока он не увидел лица тех людей, которым Роберт Стенхоуп представлял Мэри. Удивлённые у женщин, заинтересованные у мужчин постарше, оценивающие – у тех, кто помоложе. Они оценивали его Мэри и находили её для себя приемлемой. Улыбались ей, играли глазами, а потом кидали завистливый взгляд на её спутника. Не было ни единого сомнения, что Роберт делал это специально – в ином случае, Мэтт никогда так глубоко не ошибался бы в человеке, – однако глядя в его лицо, можно было увидеть исключительно отцовскую гордость. Кем этот мужчина стал для его девочки? Она вроде как наслаждалась обществом этого человека. По крайней мере, так выглядело со стороны.
Сил терпеть больше не было. В желании выяснить всё здесь и сейчас Мэтт двинул вперёд. Он будет вежливым. Он не будет давить. Он даст Мэри время прийти в себя.
А что, если ей не с чего будет в себя приходить?
Мэтт даже остановился, когда подумал, что Мэри может его не узнать. Вернее, не захотеть узнать. Женщины обычно помнят своих первых, но в случае с конкретно этой женщиной он не был ни в чём уверен. Она же ушла, окатив его презрением, воздвигнув дистанцию, которую соблюдала все эти годы. Чёрт побери, только сейчас Мэтту пришло в голову, что всё это время Мэри могла его найти, если бы захотела. Это она унеслась в неведомые дали, а он-то, он! Он остался и…
И что? Ждал её?
Бред!
Нихрена он не ждал. Жил без неё, и дальше проживёт. Вот только сейчас подойдёт и посмотрит в глаза. Уверенность в том, что он поймёт всё с первого взгляда, не подвергалась сомнению.
Мэтт решительно зашагал вперёд, и в этот момент его заметил Роберт. Он улыбнулся, кивнул ему и панибратски махнул рукой, приглашая подойти.
Это удалось не сразу, потому что в пяти шагах от них Мэтт оказался перехвачен ректором, представившим ему какого-то шумного человека, который схватил его руку и долго тряс в подобии рукопожатия. Он что-то говорил про какие-то фонды, но Мэтт совершенно не слушал, не отрывая взгляда от стоящей впереди пары. Краем глаза он заметил, как с левой стороны к ним приближается племянник Роберта, который так же, не отводил от него взгляда. Восхищённого, чёрт его дери. Так смотрят на любимого бейсбольного игрока, неожиданно встретив того в супермаркете. А потом этот чёртов парень подошёл к его Мэри, обнял за талию, прижал к себе. Козёл. А она вроде как облегчённо выдохнула, попав в эти объятия, и все благие намерения Мэтта полетели в тартарары.
Он бы освободился от этого трясуна и без помощи Роберта. Двинул бы ему по яйцам свободной рукой, и ей же – в восторженную рожу племянничка, но вряд ли Мэри это оценила бы.
Как же хочется увидеть её лицо. Как же хочется дотронуться.
Первое он сделал раньше последнего, "ненароком" задев её спину предплечьем. Зрение у Мэтта всегда было стопроцентным, и то, как в мгновение сливочно-белая кожа Мэри превратилась в гусиную, от него не укрылось.
– Наша компания понравится вам больше.
– Нисколько в этом не сомневаюсь.
– … моего племянника Алекса Стенхоупа и его девушку Мэрилин.
"Его девушка Мэрилин". Ну, пусть Мэрилин для этого Алекса "его девушка". А для него – его Мэри. Ягодка.
Которая, мать её, даже взгляд на него не подняла. Прижалась к этому, для которого она "его девушка" и смотрит перед собой. Что такого интересного в пуговице на смокинге Роберта? А на его галстуке, с которым она поздоровалась кивком.
Ты меня, что ли боишься, ягодка?