Задумчиво раскуривая сигарету, Климов прошел на кухню, машинально включил телевизор и вдруг, прищурясь, быстро вышел прочь.
– Документы… – бормотал он. – Я их на стол бросил. Да, на письменный стол!
Письменный стол был задвинут в дальний угол спальни и зачем-то укутан белой скатертью. Едва заехав в дом, он бросил туда пакет с документами, а потом все закрутилось так, что вспомнить о них было некогда.
В спальне Ян достал оба договора, вчитался снова: агентству дом продал, разумеется, сын, Ленц Виктор Викторович. Климов сел на разобранную кровать, взял с тумбочки пепельницу, полную окурков со следами помады. Ленц… Сибирский немец, что ли? Отсюда и акцент его отца, наверное. Искать в Литве сына, этого самого Виктора Викторовича, долго и муторно. Да и много ли он про отца знает, если тот его в суворовское отправил? Черт, ну и дела…
Климов посмотрел на пыльную скатерть, из-под которой виднелись ящики солидного, на две тумбы, письменного стола, погасил окурок и очень аккуратно смотал белую ткань в рулон. Хватит ему тут пыли, и так с кроватью замучился!
Как и вся прочая мебель в доме, стол оказался сработан из все той же карельской березы. Внизу, в ногах, обнаружилась лампа, солидная настолько, что Ян просто ахнул: мраморное основание, бронзовый «столбик», темно-зеленый купол толстого матового стекла. Климов поставил ее на стол, но включать в розетку на стене не стал – надо было сперва как следует вымыть стекло. Ящики он открывал резко, даже нервно, однако тут его ждало легкое разочарование. Пусто, пусто, снова пусто… в верхнем левом нашлась серая папка с надписью «Синьки», сделанной химическим карандашом, но и там не было ничего. Ян принялся ставить все на место и тут вдруг почувствовал, что нижний справа не хочет лезть по своим планкам, что-то мешает. Климов быстро выдернул его, нагнулся, залез рукой.
В глубине тумбы торчала, завалившись углом в щель, небольшая книжечка. Климов осторожно вытянул ее.
«Заслуженный работник химической промышленности СССР тов. Ленц Виктор Антсович», – прочитал он и вгляделся в немного размытую фотокарточку с обрезом под печать. Удостоверение выдано было в шестьдесят седьмом: на Яна смотрел узколицый мужчина с залысинами, под модными тогда очками в толстой оправе улыбались веселые темные глаза. На немца или прибалта он не походил ни в малейшей степени, скорее уж на цыгана лет сорока. Кожа казалась смугловатой, а рисунок губ вообще не европейский.
«Еврей? – предположил Ян. – Если представить семитский тип, то нет, не похож. Семитов я видал всяких. Не еврей, не цыган. Да кто ты был такой, в конце концов?»
Ян пошарил в левой тумбе – мало ли, может, партбилет завалялся? – но не нашел там ничего, кроме все той же пыли. Это снова разочаровало его, и он пожалел вдруг, что не пошел за инструментом. Впрочем, разговор с соседом вышел весьма полезным… Распихав ящики по местам, Климов бросил в один из верхних папочку с бумагами, найденное удостоверение и снова пошел на кухню. Было понятно, что сын забрал все для него ценное и семейный архив. Остальное для него не имело никакого значения, а про комнату наверху он, скорее всего, забыл. Почему? Да потому, что никогда в ней не был или же считал ее складом всякого старого хлама, каковым она, по сути, и являлась. И спешил он к тому же, как Юлия Андреевна говорила.
Ничего он про этот дом не знал, понял вдруг Климов. И про отца своего – еще, пожалуй, меньше. А уж тому было что скрывать…
И вроде ж проверяли в послевоенные времена чекисты всех и каждого, тем более человека с акцентом и сомнительной национальности! Но… – тут в Яне проснулся бывалый журналист, повидавший виды, – во-первых, он мог оказаться здесь, «у нас», посреди войны, а в то время на всех никакого СМЕРШа бы не хватило. А во-вторых, наверняка с возможностями того мира, откуда он прибыл, сварганить абсолютно достоверные бумаги сороковых годов было легко.
Конечно, его должны были проверять и потом. Но проверяли ли? Вот не факт. Инженер с уникальными знаниями, маскируемыми «гениальностью», ведущий специалист по сложным, государственного значения темам вполне мог обойтись несколькими задушевными беседами с особистом. А в том, что Виктор Антсович кинул бы через палец самого Лаврентия Павловича, Ян почему-то не сомневался.