Постель была не заправлена, на полу повсюду разбросана одежда, на комоде с полдюжины пузырьков с лекарствами, к стене прилеплен скотчем похожий на детский рисунок портрет женщины со светлыми волосами – акварель на бледно-голубой бумаге.
На прикроватном столике три фотографии в рамках, единственные снимки, которые Бен-Рой заметил во всей квартире. Он наклонился, чтобы разглядеть их поближе.
Один представлял собой групповое фото примерно двадцати молодых женщин – все широко улыбались в объектив, все в рабочей военной форме и широкополых шляпах, вероятно, на национальной службе. Ривка Клейнберг стояла с левого края, обняв за плечи привлекательную женщину в темных очках. Гораздо более молодая версия нынешней Клейнберг, но тем не менее узнаваемая благодаря крепкому телосложению и курчавым волосам. На обороте надпись: «Дорогой Ривке. Желаю счастья!»
Рядом черно-белый снимок стоящих рука об руку на фоне моря молодых мужчины и женщины. Было в их взгляде что-то мертвое, затравленное – Бен-Рой часто встречал такой взгляд у тех, кто пережил холокост. Родители Клейнберг, решил он.
На третьей фотографии была изображена девочка. Лет восьми-девяти, она широко улыбалась, золотисто-каштановые волосы заплетены в косички, бледное личико испещрено веснушками. На обороте аккуратным детским, скорее английским, чем еврейским, почерком написана рифмованная белиберда:
Бен-Рой поднял взгляд на картинку на стене, затем снова посмотрел на фото. Эти два изображения явно были не на месте в этой квартире, не соответствовали тому, что он слышал о Ривке Клейнберг. Не следует ли обратить на них внимание и выяснить, кто эта девочка? Но фотографии как будто не имели непосредственного отношения к расследованию, и Бен-Рой, еще немного посмотрев на них, продолжил осмотр квартиры.
Первая удача поджидала его на кухне. В мусорном ведре. Это была модель с открывающейся педалью крышкой. Бен-Рой не то чтобы ожидал там что-то найти, скорее нажал на педаль носком кроссовки просто так. Ведро было на три четверти полно мусором: банки из-под кока-колы и кофе «Элит», скомканный пакет из супермаркета, пустые банки из-под кошачьих консервов. И еще использованный автобусный билет транспортной компании междугородних перевозок «Эгед». До этого момента Бен-Рой старался ни к чему не прикасаться, чтобы не оставить отпечатков или других следов до того, как прибудут эксперты. Но теперь им овладело любопытство. Он вытащил билет и развернул. На нем стояла дата: пять дней назад, за четыре дня до убийства Клейнберг. Билет в Мицпе-Рамон и обратно, городок, затерянный в сердце пустыни Негев. Важная улика? Бен-Рой понятия не имел, но что-то ему подсказывало, что важная. Он некоторое время смотрел на билет, затем сложил и опустил в карман.
Последней он осматривал свободную комнату. И там нашел ответ на то, что его мучило с тех пор, как он увидел гостиную, – почему отсутствуют записные книжки.
Все журналисты, которых он встречал, имели записные книжки. И не только для пользования в настоящее время. У них оставались и старые. Журналистам, как и детективам, постоянно требовалась справочная или контрольная информация, которая была собрана ранее. У Натана Тирата вся квартира была забита такими записными книжками, и Бен-Рой помнил, как его приятель чуть не порвал с женой после того, как та во время весенней уборки выбросила солидную порцию.
Бен-Рой не заметил ни одной записной книжки на рабочем месте Клейнберг. Но, оказалось, только потому, что она складировала их в свободной комнате в картонных коробках. Аккуратно упакованные, они представляли разительный контраст с хаосом всей остальной квартиры. Здесь были книжки за три десятилетия – за всю ее карьеру. Сотни записных книжек с ярлычками с указанием периода времени. Надписи почему-то на иврите и на английском. Все расставлено в хронологическом порядке по годам, поэтому если бы потребовалось, например, найти материалы для подготовленной в апреле 1999 года статьи, сразу было ясно, где искать. Сначала Клейнберг писала на чем угодно: в тетрадях формата А4 и А5, в разлинованных и неразлинованных, скрепленных спиралью или сшитых. Но в последние двадцать лет предпочитала черные, разлинованные, формата А4, в твердой обложке.
Возможно, в них содержалась ценная информация, но чтобы извлечь ее оттуда, потребовалось бы слишком много труда. Не только из-за количества книжек. Все записи Клейнберг вела стенографически. Придется заняться и этим, но пока Бен-Роя больше волновало не то, что было в квартире, а то, что в ней отсутствовало. Сколько он ни искал, ему так и не удалось найти ни тетрадей, ни блокнотов с записями последних трех месяцев. Он осмотрел все без исключения коробки, вернулся в гостиную и спальню, но безрезультатно. Складывалось впечатление, будто журналистская жизнь Клейнберг оборвалась двенадцать недель назад.