Алина встряхнула головой, отгоняя дурацкие в своей нелепости мысли. Откуда они вообще взялись? Как можно такое придумать?!
Ее Дора, ее милая смешная сестренка, искренняя и добрая, благодаря которой Алина нашла свою любовь, способна ненавидеть? И кого — ту, с кем так долго возилась, кому помогла начать новую жизнь, кого опекала и поддерживала!
Дура ты, Алина.
Вон, смотри, Дора даже расплакалась от счастья, отвернулась смущенно, сняла очки, промокает глаза, какое-то время так и сидит, отвернувшись. Делает вид, что любуется ухоженным парком, раскинувшимся внизу, под террасой ресторана, в котором они с Дорой встретились, чтобы вместе пообедать.
Снова пришлось ехать довольно далеко, чтобы не встретить никого из знакомых — Дора продолжала играть в шпионские игры, скрывая от всех их знакомство с Алиной… вернее, с Никой Панайотис, ассистенткой Димитриса Кралидиса.
Ну что же, если ей так хочется — пожалуйста, Алина не против. Зато отличный ресторанчик с великолепной кухней узнала, надо будет с Димкой сюда приехать.
Нет, ну какая же все-таки она славная, эта Дора! Как искренне радуется за названую сестричку! Алине даже стыдно немного, она ведь практически не вспоминала все эти дни о той, чьими усилиями они с Димкой теперь вместе. И сегодняшнюю встречу назначила, почти выпросила, Дора — потому что соскучилась.
А она, Алина — нет. Не успела. И теперь ей стыдно. Немножко — потому что негативные эмоции сейчас долго не удерживаются, плавятся в искрящемся счастье.
И ерунда про Дору и ее якобы ненависть тоже давно расплавилась, исчезла, забылась.
Официантка принесла заказ, Алине — запеченную форель, Доре — филе индейки под клюквенным соусом.
Алина с удовольствием вдохнула пряный аромат блюда — она всегда любила рыбу. И форель пахла чудесно, травами и специями. Но к горлу внезапно подкатил ком тошноты, Алина едва удержала его внутри. Зажала рот салфеткой и, опрокинув стул, выбежала из зала ресторана.
Дора криво усмехнулась, глядя ей вслед:
— Ну надо же! А ты шустрый, Димми. Что ж, так даже интересней.
Глава 40
Темно.
Жарко… Откройте окно — нечем дышать!
Почему так темно? Включите свет!
Голоса, я слышу, голоса, здесь точно кто-то есть! Но я не могу понять, о чем говорят, это не русский язык! Мне страшно…
Холодно, как же холодно… Но все равно не могу дышать, не закрывайте окно, дайте воздуха!
Я умерла? И все эти мучения — наказание за самоуправство? За то, что убила себя? А как же Алина? Где она? Я же к ней хотела!
Алина, доченька, где ты?!
— Алина… — еле слышно прошептали сухие губы женщины, лежавшей на специальной медицинской кровати, больше похожей на миниатюрный космический корабль.
Близкие и друзья вряд ли узнали бы в ней еще полгода назад красивую и ухоженную Светлану Некрасову. Сейчас на кровати лежала бледная до синевы, исхудавшая тень той самой Светланы, жизнь в которой поддерживалась только благодаря мерно попискивающей аппаратуре и капельнице.
Аппаратура, похоже, отреагировала на изменение состояния пациентки, дисциплинированно подала куда-то сигнал, потому что буквально через пару минут в палату реанимации торопливо вошел невысокий мужчина лет пятидесяти в униформе врача. Следом спешила медсестра, тараторя на иврите:
— Может, сбой аппаратуры? Но я побоялась сама проверять, ведь вы строго-настрого…
Врач нетерпеливо махнул рукой:
— Эстер, помолчи!
Проверил показания приборов, наклонился к пациентке, негромко позвал на русском языке:
— Светлана, вы меня слышите?
Никакой реакции. Медсестра разочаровано вздохнула:
— Все-таки сбой. Чуда не случилось. Так жаль!
И в этот момент веки пациентки дрогнули и медленно открылись. Взгляд пару мгновений не фокусировался, а потом Светлана посмотрела на склонившегося к ней мужчину и еле слышно прошелестела:
— Вы кто?
— Михаил Исаакович Соркин, ваш врач, — приветливо улыбнулся тот, перейдя на русский язык. — С возвращением, голубушка!
— Куда?
Говорить пока было очень трудно, слова цеплялись за связки, превращая голос в шелест. Да и соображать тоже толком не получалось, если честно.
— В жизнь, — в глазах доктора мелькнула укоризна. — Хотя вы сделали все возможное, чтобы с ней распрощаться. — Повернулся к медсестре, снова перешел на иврит. — Эстер, протокол лечения меняется, я откорректирую. А пока смени капельницу с физраствором.
— Я… Я не понимаю, что вы говорите, — Светлана обвела взглядом палату. — Где я?