– Это уж как вам угодно. Мы находимся в больнице. Иными словами, в аду.
Пока доктор осматривал рану, Фермин осмысливал неожиданный поворот событий, пытаясь вспомнить, как попал сюда.
– Как вы себя чувствуете? – осведомился врач.
– Я немного обеспокоен, если честно. Мне приснилось, будто меня посетил Иисус Христос и у нас состоялась продолжительная и серьезная беседа.
– О чем?
– В основном о футболе.
– Это из-за успокоительного, которое мы вам дали.
Фермин с облегчением кивнул.
– То-то я удивился, когда Господь сказал, что выступает за мадридский «Атлетико».
Врач скупо улыбнулся и, понизив голос, проинструктировал медсестру.
– Как давно я тут лежу?
– Часов восемь.
– А малютка?
– Младенец Иисус?
– Нет, девочка, которая была со мной.
Сестра и доктор переглянулись.
– Увы, но рядом с вами никого не нашли. Насколько мне известно, вас чудом обнаружили на крыше одного из домов в Равале. Вы истекали кровью.
– Девочку со мной не привезли?
Врач отвел взгляд:
– Живую – нет.
Фермин дернулся, порываясь встать. Сестра с доктором уложили его обратно на носилки.
– Доктор, мне необходимо уйти. Там остался ребенок, совсем беззащитный, ему нужна помощь…
Врач кивнул медсестре. С тележки, нагруженной медикаментами и бинтами, которую девушка возила с собой, путешествуя вдоль каталок, она схватила ампулу с лекарством и начала готовить инъекцию. Фермин покачал головой, но врач держал его крепко.
– Я не могу отпустить вас. Прошу, наберитесь терпения. Я не хочу, чтобы у вас наступило ухудшение.
– Не волнуйтесь, я живуч как кошка.
– И бессовестнее министра, в связи с чем я прошу вас также не щипать за задницы медсестер, когда они меняют вам повязки. Договорились?
Игла ужалила в правое плечо, и по венам растекся холод.
– Вы можете еще раз расспросить о ней, доктор? Пожалуйста. Ее зовут Алисия.
Врач ослабил хватку, оставив его лежать на постели. Мышцы Фермина сделались студенистыми, как желе, зрачки расширились, и мир вокруг превратился в размытую водой акварельную картину. Голос врача отдалился, сливаясь с эхом реального мира, когда Фермин начал погружаться в нирвану. Ему почудилось, будто он проваливается сквозь ватные облака. Белые больничные стены рассыпались сверкающими кристаллами: растворяясь, они растекались жидким бальзамом, обещавшим химическое блаженство.
Фермина выписали в середине дня, поскольку больница была уже переполнена, и всех, кто не находился при смерти, объявили здоровыми. Вооружившись деревянным костылем и получив в наследство от покойника свежую смену белья, Фермин сел в трамвай у центрального входа в больницу и поехал обратно в сторону Раваля. Очутившись на улицах квартала, принялся обходить работавшие кафе, харчевни и магазинчики, громко спрашивая, не видел ли кто-нибудь девочку по имени Алисия. Люди, посмотрев на худого, изможденного человечка, молча качали головой и думали, что бедняга тщетно ищет, как и многие другие, погибшую дочь, еще одну жертву из девятисот трупов (среди них около сотни детских), подобранных на улицах Барселоны 18 марта 1938 года.
К вечеру Фермин исходил бульвар Рамбла вдоль и поперек. Вагоны трамваев, снесенные взрывами с рельсов, еще дымились, лежа на боку, с мертвыми пассажирами в салоне. Залы кафе, недавно оживленные и переполненные посетителями, теперь превратились в жуткую выставку неподвижных тел. Тротуары были залиты кровью. Но никто из тех, кто суетился около раненых, накрывал трупы или просто порывался сбежать куда глаза глядят, не запомнил девочку.
Однако Фермин не терял надежды, даже наткнувшись на тела, уложенные в ряд на мостовой перед театром «Лисео». Это были дети, которым не исполнилось и десяти лет. Рядом с ним какая-то женщина гладила ножки мальчика с огромной черной дырой в груди.
– Он умер, – произнесла женщина, хотя Фермин ни о чем ее не спрашивал. – Они все умерли.
Ночь напролет, пока город разбирал обломки и догорали развалины десятков домов, Фермин ходил от двери к двери в квартале Раваль, расспрашивая об Алисии. Уже под утро, почувствовав, что больше не в состоянии сделать ни шага, он опустился на ступени церкви Богоматери Вифлеемской. Вскоре рядом присел боец гражданской гвардии с лицом, испачканным сажей. Мундир был заляпан кровью. Гвардеец спросил Фермина, почему тот плачет. Приобняв его за плечи, Фермин признался, что хочет умереть, потому что судьба возложила на него ответственность за жизнь маленькой девочки, а он предал ее, не сумев спасти. В заключение заявил, что если бы у Бога – или у дьявола – осталась хоть капля чести, то конец света наступил бы со дня на день, поскольку этот дерьмовый мир иного не заслуживает.