Смешны ему все эти людишки, всю жизнь мельтешащиеся как муравьи в муравейнике и не прощающие никому, кто хочет выбраться из их дерьмовой кучи. Чихать ему на его бывших начальничков вместе с их трудовыми коллективами, подогретыми побасенкой, что они тащат на своем горбу только одного бездельника — именно его, Кирилла! Пошли они все туда-растуда, в свое светлое будущее! Он с удовольствием увольняется «по собственному желанию», и пусть оно с желанием его матери не совпадает, кормить его она обязана до восемнадцати — по закону!
С самого раннего детства Кирилл жил с ощущением своей ненужности, лишности, и обида на мать, глубоко укоренившейся в его душе, незаметно переросла в полное неприятие ее, а потом и во враждебность к людям. Скоро ему идти на срочную службу в армию, могла бы перетерпеть, по-доброму проводить его. Так нет же, снова он ей поперек горла! Плясала перед отчимом вприсядку, но долго по нему не горевала, тут же нашла замену. И не постеснялась, намекнула, что она еще не старуха и в мужчине нуждается. Но как женщина порядочная — она-то порядочная?! — встречаться с поклонником намеревается в собственной квартире.
К случаю и без случая мать вспоминала теперь родного отца Кирилла, о котором раньше даже заикнуться не позволялось. Как бы оправдываясь тем, что отец постарел, одинок и нуждается в помощи, мать настырно советовала навестить его, не забывая при этом растолковать открывающиеся великие возможности.
Отец все же профессор, не чета ей, буфетчице. Он лучше наставит, научит уму-разуму повзрослевшего сына, да и обеспечит по-людски — как-никак у него большая квартира, дача, машина, библиотека ценная, куча барахла. Кому же все это, если не единственному наследнику?..
Сколько помнил Кирилл, мать всегда превыше всего лелеяла свою выгоду и на этот раз, беззастенчиво борясь за свои новые интересы, не желала замечать, что пробуждает в сыне самые низменные инстинкты.
Отца Кирилл почти не знал. Последние годы, пока тяжело болела и умирала от рака его вторая жена, они не виделись. Да и прежде отчим всегда мешал их общению, пресекал все попытки сблизиться с «вонючим интеллигентом», устраивая по этому поводу безобразные скандалы им с матерью.
Даже после смерти отчима Кирилл не простил ему порок и издевательств, которых немало натерпелся в детстве. Но, словно в насмешку, именно от отчима унаследовал одну манеру куражиться над более слабым и недобрую силу в руках, несущих отмщение за былую униженность уже ни в чем не повинным. Мать же, ни разу не заступившуюся за него, он может и поколотить в порыве охватывающего его бешенства, а заодно покалечить и ее кавалера. И выходило, надо от греха подальше уносить ноги, хоть к отцу, хоть к черту-дьяволу, но побыстрее…
Обдумывая возможную встречу и разговор с отцом, Кирилл считал эту затею делом зряшным. Не верил он, что два взрослых человека, волею обстоятельств отброшенные друг от друга на долгие годы, сойдутся и прикипят душой только потому, что в их жилах течет родственная кровь, а в паспортах записана общая фамилия. Что еще у них общего?
Не зная, как правильнее вести себя и о чем говорить с отцом, Кирилл нервничал и все больше утверждался в мысли, что искать ему следует более подходящий для него выход из положения.
Глубоко в земле под массивными домами, со всех сторон обступившими их двор, было спрятано бомбоубежище. Ходили слухи, что оно похоже на лабиринт, в котором ничего не стоит запутаться, заблудиться, а двери внутри имеют хитрые затворы, герметически, то есть намертво, отделяющие один отсек от другого. Можно там и задохнуться, и нарваться неизвестно на что. И ребята не совались туда, довольствовались подвалами, которых и без бункера в их огромных домах на всех хватало.
Теперь, когда Кирилл твердо решил уйти от матери, а с поездкой к отцу повременить, он вспомнил про старый бункер и принялся искать какой-нибудь лаз туда. С наступлением темноты Кирилл кругами бродил возле домов, стараясь быть незамеченным, оглядывал все люки и двери. Но Подземелье не спешило открывать свои тайны, и Кирилл отчаялся от беспомощности.
С последним поездом метро Кирилл уезжал ночевать на вокзал. Однажды на рассвете, прогнав беспокойный сон на жёсткой скамейке вокзального ожидания, Кириллу явилась удивительно простая и вполне обнадеживающая мысль. Внезапно он сообразил, что высокие квадратные каменные пеньки с решетками по бокам, торчащие вдоль всего их двора, не что иное, как воздухозаборники для вентиляции бомбоубежища. Став частью привычного дворового пейзажа, вместе с полуразвалившейся песочницей, скрипящими донельзя качелями и вконец сгнившей деревянной горкой, они настолько примелькались, что уже не задерживали внимания. Если плохонькие, давно проржавевшие решетки осторожно подпилить, то можно рискнуть, чем черт не шутит, проникнуть в старый бункер.
От радости Кирилл так резко перевернулся с боку на бок так, что едва не свалился с узкой скамьи. Вскочил, побродил по промозглому утреннему городу, обдумывая и мысленно проверяя свои дальнейшие действия, и позвонил матери. Трубку никто не поднял, значит, мать ушла уже на работу. Для верности Кирилл покрутился немного у подъезда, с оглядкой поднялся наверх и своим ключом открыл дверь квартиры. Не раздеваясь, залез в кладовку, отыскал зашарпанный чемоданчик отчима со слесарными инструментами — все, что от него осталось, — вывалил его содержимое в свою пустую сумку, закинул чемоданчик на прежнее место и так же стремительно, как ворвался, покинул недавнее пристанище без всякого сожаления.
Набор инструментов у отчима был классный. Кирилл взял из него самое необходимое, а сумку отнес к Лынде и попросил спрятать в развалюхе — сарайчике, доставшемся семейству Лынниковых с незапамятных, еще довоенных времен и чудом уцелевшем среди современных гаражей для личных автомашин.
Под прикрытием рано наступившей декабрьской ночи, когда люди, имеющие крышу над головой, не высовывали носа из тепла в холодную сырость уставших от мокрого снега улиц, Кирилл сделал первый шаг в неизвестность.
Напильник не очень-то и понадобился ему. Дышащие на ладан решетки не выдержали напора сильных молодых рук, сами вывалились из крошащегося от старости цемента. Чиркнув зажигалкой, Кирилл обнаружил на внутренней стене воздухозаборной трубы железные скобы. По этим скобам, как по лестнице, он спустился вниз, в глубокий колодец, и оказался перед узким темным тоннелем. Пробираться тоннелем можно было только ползком. Зажигалку, чтобы не выронить, Кирилл запихнул во внутренний карман куртки и теперь из-за тесноты никак не мог высвободить руку, чтобы достать ее. Распиханные по карманам разводной ключ, отвертка, пассатижи больно вдавливались в бока и грудь, мешали двигаться. Не знающий страха Кирилл впервые испытывал неведомое ему ощущение жути. Нависшая над ним громада в любую секунду могла обрушиться и распластать его, превратив в тонкий лист, похожий на стальной или даже бумажный…
Тоннель длиною в тридцать, а то и все пятьдесят метров неожиданно стал расширяться и будто идти под уклон. Остерегаясь скатиться с большой высоты и, чего доброго, разбиться, Кирилл напрягся и попытался за что-нибудь уцепиться. Но руки, попадая в грязное, липкое месиво, предательски скользили, пока не натолкнулись на твердый предмет, преградивший путь.
Отжавшись от пола, Кирилл попробовал встать на колени, вызволил из кармана зажигалку и, посветив ею вокруг, обнаружил, что уперся руками в железную дверь. Дверь замкнута была на засов, закрепленный болтами, а в верхней ее части с двух сторон торчали провода, к которым явно был подключен ток.
Кирилл поднялся во весь рост, высота тоннеля тут позволяла, и дотянулся до проводов. Минуя оголенные концы, он осторожно ухватился за места, обмотанные изоляционной лентой, и отогнул провода от двери к стене.
С болтами пришлось повозиться. За ненадобностью никто не прикасался к ним долгое время, и они заржавели от безделья. Разводной ключ, не слишком подходивший по размеру, проворачивался. Делая одну попытку за другой, Кирилл с каждым новым усилием терял уверенность в успехе. Но проржавевшие болты, расшатанные все же ключом, стали вдруг сами вываливаться из одряхлевшей стены и потащили за собой засов с покоящимся на нем большущим амбарным замком.