— Моим мучениям пришел конец, — сказала она, вроде бы ни с того ни с сего озарив всех своей лучезарной улыбкой. — С тех пор как я познакомилась с Кириллом, я все терзалась, у кого еще я видела такие редкие ярко-васильковые глаза?
— Вспомнила? — насмешливо посмотрел на нее Кирилл.
— Ну конечно, — весело и просто откликнулась Лина. — У твоего папы, Владислава Кирилловича. Вы очень похожи…
Анна Александровна вскинулась, по всему чувствовалось, оценила старания гостьи, так умно и деликатно распутывающей безнадежно затянувшийся узел в отношениях отца и сына. Казалось, эту девочку невозможно загнать в угол, поставить в тупик, она неуязвима. И, постигая это, Кирилл все больше восставал против Лины, против всех, хорошо воспитанных, умеющих не показывать свою зависимость от обстоятельств, всегда и во всем быть духовно свободными. «Посмотрим, как она запоет в клетке…» — исступленно подумал Кирилл и, следуя своим мыслям, неожиданно для себя и для всех присутствующих за столом продекламировал нараспев:
— «Забыв и рощу, и свободу, невольный чижик надо мной зерно клюет и брызжет воду, и песней тешится живой…» Пушкин Александр Сергеевич…
Отец и старуха почти одновременно укоризненно уставились на Кирилла, и снова возникла, в который уж раз спровоцированная им, натянутость. Но и в этот раз Лина попыталась разрядить ее.
— Меня в школе зовут Чижиком, — жалостливо призналась она. — Я же Чижевская. А вот этого сэра почему-то величают Дикарем. Никак не могла вспомнить его фамилию, подозревала, что он Дикарев, а он оказывается Кокарев. Так отчего же Дикарь?..
Владислав Кириллович и Анна Александровна, не сговариваясь, дружно расхохотались, а Кирилл, все больше свирепея, окинул всех недобрым взглядом и почти прорычал:
— Поймешь, время придет!
В его словах, голосе и во всем облике прорвалась наружу нешуточная угроза. Анна Александровна вопросительно посмотрела на зятя, и Владислав Кириллович совсем опечалился, ушел в себя. Но отец и старуха мало занимали воображение Кирилла, он исподтишка наблюдал за неподдающейся ему девчонкой. Она будто не понимала его и не пугалась, словно обводила вокруг пальца…
— Владислав Кириллович, — обратилась Лина к профессору, притворившись, что не придала значения словесному бряцанию оружием, — вы обещали рассказать мне, как играют в нарды. Папе прислали в подарок нарды, а у нас дома никто в этом, как теперь говорят, не Копенгаген…
— Линочка, что я слышу? Вы тоже пользуетесь жаргоном? (Кириллу показалось, что отец просто-напросто втюрился в кокетничающую с ним девочку и даже не полагает нужным скрывать своей влюбленности, разговаривая с ней как со взрослой женщиной, богиней, заслуживающей поклонения и служения ей. И это тоже немало раздражало Кирилла.) Я надеюсь, вы будете бывать у нас, — заискивающе проговорил отец. — Я сумею на практике объяснить и правила игры, в общем не сложной, но нужно хорошо считать…
— С арифметикой у меня не очень, — горестно покачала головой Лина, — в магазине меня постоянно обсчитывают…
— А в «чижика» ты играть умеешь? — снова вклинился в начавший уже выправляться разговор Кирилл. — Детская игра и правила простые. Заостренная палочка сильными ударами загоняется в круг, но считать тоже надо, потому что чем больше загонишь палок, тем лучше…
Теперь Кирилл был удовлетворен. Лина растерянно посмотрела на Владислава Кирилловича, на Анну Александровну и опустила глаза.
— А я придумала, как расшифровать чижа, — притворно улыбнулась старуха, пропустив мимо ушей очередную непристойность Кирилла и перехватывая инициативу в трудно складывающемся разговоре. — Чиж — это чрезвычайно интересная женщина…
Теперь пришла очередь Лины выразить свою признательность старухе быстрым, но уже невеселым взглядом.
— Чиж — это чрезмерно интригующая ж… — окончательно разрушая все, что можно разрушить, исходя иронией и злобой, проскрипел совсем уже хриплым голосом Кирилл. — Я что-то не то брякнул? Что вы так приуныли? Ну, извините, я в интеллигентном обществе, можно сказать, впервые… Спасибо за угощеньице. — Кирилл, оставив еду, решительно поднялся из-за стола. — Я вообще-то пришел за бабками…
— Дождешься меня, — строго, почти непримиримо распорядился Владислав Кириллович. — Нам нужно поговорить, а я обещал Линочку отвезти домой.
— Я сам отведу ее, — с не меньшей настойчивостью воспротивился отцу Кирилл. Он добился своего. Внутренний голос подсказывал ему, что отец устал, его нервам, напряженным до предела, необходима хотя бы краткая передышка. Он отступит, а девчонка не отважится настаивать, чтобы ее доставили до дома на машине. — Ты сам захотел познакомить меня с этой девушкой, — с отчаянным упрямством выигрывал поединок Кирилл. — Надеюсь, не для того, чтобы я наблюдал, как ты за ней ухаживаешь. Отдыхай, старик, ты уже не годишься для юных богинь…
— Но может, вы вместе… — робко заикнулась Лина.
— Мне не нужны помощники, не сомневайся, богиня или Чиж, как тебе нравится?.. — грубо пресек попытку изменить что-то в его намерениях Кирилл.
— Линочка, — пролепетал отец с несвойственной ему мягкостью, — я буду счастлив видеть вас. Не судите строго этого шалопая, я им займусь на свободе. И ты сразу же возвращайся. Я жду тебя, — сказал Владислав Кириллович сыну, вмиг посуровев.
— Я жду тебя, как ты меня, и будем верные друзья… — Кирилл волком посмотрел на отца, подающего пальто Лине, и, едва кивнув расстроенной вконец Анне Александровне, далеко не любезно вытолкал Лину за дверь.
Кирилл вел Лину впереди себя, подгоняя окриком, если ей случалось оступиться или замешкаться, как охранник невольника. Теперь, когда после стольких уловок она наконец оказалась беззащитной в его руках, Кириллом овладела та дикая ярость, вспышки которой были ужасны и почти лишали его разума.
На улице, пока он теснил свою пленницу подальше от дома отца к крепости под землею, он не проронил ни одного доброго или просто нормального человеческого слова. Поскрипывая зубами, натянув, как тетиву, все мускулы, разъяренный Дикарь готовился к тому решающему прыжку, который превратит жертву в его собственность.
Уже вблизи дворов, где до недавнего времени обитал он сам, жила Лина и находилось бомбоубежище, девчонка нырнула вдруг в дверь огромного гастронома, попыталась затеряться в толкучке, среди людей. Но она была слишком ярка и заметна в своей небесно-голубой дубленке и сверкающей, как звездочка, блестящей шапочке, чтобы раствориться в толпе. Дикарь выдернул ее из людского месива и сжал так, что ей стало трудно не только вскрикнуть, но и дышать, выволок из магазина на улицу.
Никто из многих десятков покупателей, отупевших в очередях за продуктами и шумно переругивающихся друг с другом, не обратил внимания на юную, странным образом объединенную пару.
— Не уйдешь, богиня! — сплюнув на свой манер, процедил сквозь сомкнутые зубы Дикарь. — Я предупредил тебя, что мое терпение кончится…
Не желая больше рисковать, Дикарь впихнул Лину в первый же подвернувшийся подъезд, оглядевшись, вышиб плечом непрочную фанерную дверь крошечной каморки под лестницей, где хранились орудия труда уборщицы лестничных клеток и приказал:
— Раздевайся!
— Не прикидывайся дикарем, — сохраняла спокойствие Лина. — Ты милый парень, и я не боюсь тебя…
— Трахну тебя, так и вовсе понравлюсь, — подбадривая себя криком, припер к стене девчонку Дикарь.
Как и в прошлые несуразные их свидания, он был обескуражен ее бесстрашием, ее стойкостью перед единственным его преимуществом, помогающим властвовать над другими, — силой. Он старался не смотреть на прелестное раже в растерянности лицо, чтобы снова не дать слабинку, не позволить угаснуть гневу.
— Пожалуйста, успокойся, — очень тихо попросила Лина, едва прикасаясь к груди Дикаря, точно хотела убедиться, бьется ли в его груди сердце. — У меня вчера разболелось горло и прадед приехал в гости, ты видел его…
— Врешь, стерва! — снова заорал Кирилл. — Ты плевала на Дикаря, потому что он бандит с большой дороги. Но в школу ты поперлась со своим больным горлом и не отказалась знакомиться с профессорским сынком, он был бы тебе ровней… Я тоже могу общаться только с такими же, как я, уличными. И ты сейчас же, вот тут, среди метел и грязных тряпок, превратишься в подзаборную тварь.