Все это она проделала молниеносно, в слепом безумии, не проронив ни слезы, ни слова. Завершив это жуткое действо, Сонечка слишком для нее проворно вспрыгнула на подоконник и, если бы Елена Егоровна, вовремя оправившаяся от шока, не ухватила ее за подол, вылетела бы в окно вслед за вещами.
— Ее место в сумасшедшем доме! — завизжал Николай Тихонович, поспешно накидывая на себя пальто, не замеченное Сонечкой в прихожей, чтобы отправиться за своим имуществом.
Сонечка дико посмотрела на отчима отсутствующими, пустыми глазами и, не дав опомниться ни ему, ни матери, в домашних тапочках и халате выскочила на лестницу, нажала на кнопку лифтовой кабины, оставшейся на их этаже после возвращения Николая Тихоновича.
Когда Елена Егоровна вслед за дочерью выбежала на улицу, Сонечку она не нашла. Сонечка словно сквозь землю провалилась.
Елене Егоровне и во сне не привиделось бы, что дочка ее и впрямь исчезла в подземелье…
Вновь снедаемая беспокойством, Елена Егоровна звонила Арине, Лине, Вике, Светлане Георгиевне, но все телефоны на этот раз молчали. Как и вчера, неизвестность поглотила ее дочь, оставив ей сомнения и тревогу. Елена Егоровна, сколько ни думала, не знала, как ей поступить, где искать Сонечку, а Николай Тихонович, как назойливая муха, все жужжал над ее ухом, не то оправдываясь перед нею, не то убеждая себя в своей непогрешимости и правоте.
— Я договорюсь, чтобы ее положили в больницу. Она безумная. Безумная…
— Я сама займусь своей дочерью, храни ее Бог, — четко выговаривая слова, произнесла Елена Егоровна. — А вы… а вас… я прошу покинуть мой дом…
— Опомнитесь, Елена. — Николай Тихонович сделал поползновение обнять Елену Егоровну, потянулся к ней толстыми губами, уронил одинокую слезу на ее плечо, но Елена Егоровна брезгливо оттолкнула человека, не понимающего ее дочь, прошептала:
— Уходите! Сейчас же уходите!.. Не то я тоже ударю вас.
— Но я сжег ради вас все мосты, — униженно мямлил Николай Тихонович. — Я полюбил, и все былое…
— Полюбить — это понять, — нашла Елена Егоровна теперь уже запоздалое объяснение любви, — а вы не поняли, что без дочери моя жизнь бессмысленна…
Она с презрением посмотрела на Николая Тихоновича и удивилась, что раньше не разглядела, какой он насквозь фальшивый и жалкий.
«Еще раз ошиблась», — подумала она, выбегая на замерзшую улицу.
— Какого черта ты притащилась сюда?! — спрыгнув с металлических скоб, заменяющих лестницу, гаркнул Дикарь на забившуюся в дальний угол Сонечку. — Опять твоя мать будет трезвонить по городу?! Вали к матери! — Дикарь неприлично ругнулся, рванул Сонечку за руку, пихнул на цементный пол.
Сонечка больно ударилась боком, хотела, но не сумела подняться, а Дикарь вдобавок безжалостно пнул ее ногой в спину, так что тяжело стало дышать, заорал:
— Сгинь! И чтоб духом твоим здесь не воняло!
— Нет! Нет! Нет! — корчась от боли, тоже закричала Сонечка. — Мы же полюбили друг друга!
— Как сука кобеля, когда снюхаются! — сплюнул Дикарь.
— Не хочу слушать гадости! — Сонечка заслонила уши руками, стукнулась лбом о холодный пол. — Почему? Почему? Почему так?..
— Даю последний шанс! — Дикарь сгреб Сонечку с полу, насильно подтащил к лестнице из железных скоб. — Убирайся, пока я не передумал!..
— Я хочу остаться с тобой, — прижимаясь к стене, чтобы не упасть, пролепетала Сонечка. — Что я сделала тебе?
— Ты что, только из ванны вывалилась? — вместо ответа язвительно посмеялся Дикарь, которому только теперь бросились в глаза Сонечкин халат и домашние тапочки.
— Да, — опустила голову Сонечка, — из ванны. Я поссорилась с отчимом и убежала из дома…
— А кто твой отчим? — странно оживился Дикарь.
— Николай Тихонович, — не понимая, к чему Дикарь клонит, просто ответила Сонечка, будто имя что-то объясняло.
— Николай Тихонович? — неожиданно заинтересовался Дикарь. — Не Зуйков ли?
— Зуйков, — поразилась Сонечка. — Ты его знаешь?
— Как не знать, — едко ухмыльнулся Дикарь, — барыга известный.
— Он не барыга, он эксперт, — наивно заметила Сонечка.
— Эксперт? — захохотал Дикарь. — Жулик он. У Лынды на базе подвизается. И бабник! Он к тебе приставал?
Сонечка еще ниже опустила голову, сжалась, словно ее вот-вот должны были отхлестать кнутом.
— Говори, не бойся, я на его замашки насмотрелся, да и тебя насквозь вижу! — посмеиваясь, требовал Дикарь.
Сонечка молчала.
— Сядешь и напишешь в милицию заявление, что отчим изнасиловал тебя, когда матери не было дома, слышишь? — настаивал Дикарь, хватая Сонечку за руку и насильно усаживая за стол.
— Нет! — уверенно отвергла притязания Дикаря Сонечка. — Этого я писать не стану, это неправда.
— А что правда? — схватил Сонечку за ворот халата Дикарь. — Что я тебя изнасиловал? Ты ж сама ко мне лезла. И сейчас липнешь! А мать твоя стукнет в милицию, меня посадят. Ты поняла?
— Я скажу, что полюбила тебя… — Сонечка смахнула непрошеную слезу и, с нежностью глядя в глаза Дикарю, попросила: — Кирилл, ну пожалуйста, перестань злиться. Нее будет хорошо… Я скажу маме, что полюбила тебя…
— Идиотка! Чокнутая! — Глаза Дикаря налились кровью. На шее выступили и вздулись жилы, — В каком веке ты родилась? Из чьего романа выпрыгнула? — Дикарь несколько раз без разбору ударял Сонечку по щекам, но голове, но переносице, выкрикивая: — Убирайся, пока я не пристукнул тебя! Слышишь?.. Или пиши заявление…
Сонечка исступленно заплакала.
— Не гони ее, Дикарь, — прогнусавил неизвестно откуда появившийся Колюня, — ты же обещал мне…
— Ты сделал, что я сказал? — накинулся на Колюню Дикарь.
— Сделал, — подобострастно кивнул Колюня. — Двери открыты, но та, что наружу, выходит как раз в подъезд, где жилищная контора… А там эта… Семга… Мы же не знали… Ты сам велел… — лепетал, заслоняясь от наступавшего на него Дикаря, Колюня Пупонин.
— Тащи и ту дрянь сюда! — остервенело рявкнул Дикарь. — Семь бед, один ответ. Лучшей потехи не придумаешь…
— Не надо Семгу звать, — не сумев справиться с ревностью, взмолилась Сонечка. — Пожалуйста…
— Почему же не надо? — наслаждался страданием Сонечки Дикарь. — Тебе надо, а ей не надо. Она со мной тоже хочет трахнуться…
Сонечке померещилось, что она и впрямь сошла с ума. Человек, которому она доверилась, полюбила так пылко и преданно, изменив даже Бобу Катыреву, возненавидел ее. За что? В чем ее вина? Да, мама звонила всем, но она же волновалась, разве не ясно? Сонечка не предупредила маму, что останется в бомбоубежище на ночь, а Дикарь не отпускал ее. Напоил и зацеловал до безумия. Он забыл, забыл об этом! Или, может, он спятил и бредит? Нет, это Бог карает ее за измену Катыреву, которого она поклялась, пусть и безответно, любить всю жизнь.
Сонечка никак не могла избавиться от озноба. Казалось, холод забрался внутрь ее на морозной улице и застыл в ней ледышкой. Дрожь волнами пробегала по ее телу, мешала привести в порядок скачущие мысли, разобраться в том, что с ней случилось. И ужасно болел бок, который она ушибла, падая на цементный пол. От ударов Дикаря ныла спина, стучало в виски и горели щеки.
Тем временем Колюня приволок в их комнату Семгу, не сверху, через тоннель, по неудобной лестнице, а из боковой маленькой комнаты, в которой, как оказалось, была дверь через подъезд на улицу. Зачем же тогда они проникали сюда по темному и грязному лазу?.. Сонечка не умела ответить и на этот вопрос, и ей стало жутко, что она вовсе отупела от отчаяния.
Не получив поддержки у Рембо, Вика бродила по улицам, понимая, что дома она все равно не усидит: слишком уж накипела в ней жажда мести, бродит и рвется наружу злоба.
Нечаянно столкнувшись с Ариной на улице, Вика, хоронясь, как шпион, проследила весь ее путь от табачного киоска до встречи с мотоциклистами. Вика не слышала ни одного разговора, но поняла, что Арина тоже разведывает все, что может, о ней и, наверное, не случайно появилась у дверей Рембова обиталища. Прав Рембо, лучше держаться от этой Кувалды подальше, потому что рокеры, с которыми она в дружбе, шутить не любят.