Толстяк откинулся на спинку кресла, от чего оно жалобно скрипнуло, оттянул толстым, как сарделька, пальцем край балахона, показал Ивану и Чирку шрамы.
– Ого! – Чирк покачал головой. – Больно было?
– А то! Заражение пошло. Я не помню, где я шел, что делал. Всё было, как в тумане. Меня лихорадило. Я то терял сознание, то снова приходил в себя. Боль в плече была невыносимой. Шел, пока не упал в лесу. Очнулся от того, что услышал пение, звуки удара в бубен. Открыв глаза, увидел шамана в маске, склонившегося надо мной. Я лежал в пещере, вокруг меня было полно негров в набедренных повязках. Они дико радовались, когда я очнулся, называли меня «Мабука» – посланник звезды. Позже, немного придя в себя, я стал осваиваться тут, выучил их язык. Понял, что все они тут тоже гости, но не с Земли, а с какой-то другой планеты. Тоже пришли сюда через лабиринт. Они научили меня пользоваться их луками и копьями, охотиться. В пятнадцать лет я сдал экзамен на мужественность, убив в одиночку камбуту.
– Что такое «камбуту»? – спросил Чирк.
– Животное, похожее на крокодила, – ответил Владимир Александрович.
– Мы такое животное видели в лесу, – Аникеев почесал затылок. – Страшная тварь.
– Ага, – согласился Владимир Александрович и продолжал, покачиваясь в кресле. При каждом его наклоне оно скрипело. О т скрипа кресла у Ивана сводило челюсти. – Я прыгнул на него с дерева и вонзил копье прямо ему в мозг. Он бы сожрал меня, промахнись я хотя бы на сантиметр.
– А что было потом? – спросил Чирк.
– Потом… – толстяк задумался. – Потом всё было нормально. Слушай, Чирк! А откуда у меня такое ощущение, что я тебя знаю? Ты тут раньше не был?
– Я же говорил, что мои родители были исследователями. Они перелетали с планеты на планету, путешествовали, собирали информацию. Вполне возможно, что они и здесь побывали.
– Точно! – Владимир Александрович потер гладко выбритый двойной подбородок. – Была тут парочка похожих на тебя лет этак десять назад… Местные сутки короче земных, но я всё равно живу по земному календарю. Хотя Альберт говорил мне, что это неправильно. Но мне плевать! Я тут – Бог, хозяин и хер знает кто! Как хочу, так и отсчитываю дни. И пусть их год короче земного, я все равно высчитываю дни так, как я это делал на Земле. Мне так проще. Зато я всегда знаю, сколько мне лет, и сколько я здесь пробыл. Мне сейчас пятьдесят шесть лет. Я прожил на этой сраной планете сорок четыре земных года . А ты из какого года, Ваня?
– Из две тысячи двенадцатого, – ответил Иван.
– Ну, я примерно так и понял, когда тебя увидел, – толстяк рассмеялся раскатистым смехом, а потом вдруг стал серьезным. – Ну, как там Союз, как партия? Кто сейчас у вас генсек?
– Нет ни партии, ни Союза, – ответил Иван, глядя в белый светящийся пол. – Есть Российская Федерация, руководит ею президент. Компартия осталась, но сейчас она не столь многочисленная, как раньше.
– Ай-яй-яй! – толстяк печально воздел глаза к белому потолку. – До чего же страна докатилась? Как так можно? Наверное, у вас война идет, да?
– Нет, – Аникеев отрицательно покачал головой. – Живем нормально. Только в магазинах стало больше товаров. Всё можно купить, были бы деньги.
– Да… А я хотел назад рвануть. Я-то думал, что вернусь, обо мне в газетах напишут, стану знаменитым.
– Если вы вернетесь назад, вас посадят в психушку, – Аникеев посмотрел Владимиру Александровичу в глаза. – И вы никогда не станете ни хозяином, ни господином, ни богом. В России всё уже куплено и поделено.
Толстяк охнул, замолчал. Лицо его стало печальным.
Чирк беспокойно заерзал на диване, переводя взгляд с Владимира Александровича на Ивана и обратно.
– Раз мои предки побывали здесь, я теперь понимаю, почему мне так легко дается русский язык. У нас, у литсян, многие знания передаются с молоком матери. Получается, что я не изучал ваш язык, а лишь вспоминал его, раз мои родители когда-то его знали.