— Почему случился пожар так и не выяснили?
— Я ж говорю, замяли. Но думаю, что к смерти твоих родителей имеет отношение Тарасенко. Причём — прямое. Слишком всё гладко потом пошло для него. Слишком острый между ними был конфликт перед всем этим. Дальше вас с Полиной по интернатам… Я попал в дурку… Точнее, это Тарасенко упёк меня в дурку. Помог, так сказать. Чтобы рот не раскрывал лишний раз.
— Нас с Полиной?
— Да. Она твоя сестра.
— Подожди. Полина — какая? Та, что работает здесь? С тёмными волосами?
— Да, она. В этом НИИ работает всего одна Полина, насколько я знаю. Вот смотри на фото, это ты, а это она.
— И она говорила, что тоже была в интернате… А почему мы не вместе? Почему я не знал о том, что у меня была сестра?
— Спроси у своего шефа. Не знаю, как с вами, но со мной он обошёлся очень ловко. До сих пор расхлёбываю. Знаешь, что самое тяжёлое в дурке? Время. Оно тянется бесконечно. Под препаратами всё смешивается, твой мозг работает как угодно только не как у нормального человека. И ты не знаешь, когда это закончится, когда тебя выпустят.
— Ну, хорошо, допустимом. Полина, я, детские дома, дурка… Но зачем Тарасенко всё это теперь? Зачем он собрал нас здесь?
— Не знаю. Не могу даже предполагать. Может, хотел отдать дань твоим родителям? Не думаю. Или посмеяться над памятью о них? Здесь что-то ещё… Что-то он замышляет. Вот ты как здесь оказался?
Тимур рассказал ему про шахматный матч, про странный разговор в туалете, а потом и про свидание, на которое так спешил…
— Да… Яснее не стало… Как её зовут-то? — спросил Михал Юрич.
— Кого?
— Ту девушку.
— Аня.
— Анна… — задумчиво проговорил Михал Юрич. — Красивое имя.
— Да.
— Плакал о ней?
Тимур удивился такому вопросу. Но, чёрт возьми, он прав.
— Да, было дело…
— Это хорошо.
Михал Юрич допил чай, налил ещё. Выпил. Закурил и замолчал — на этот раз уже очень надолго.
*
На рассвете Михал Юрич уснул. Тимур хотел бы тоже поспать, но не мог. Слишком много новой информации. Он вышел из бункера и спустился к реке. Смотрел на воду, небо и слушал, как просыпаются птицы. Солнца ещё не видно, но на востоке уже светлело.
Так, что у нас получается? Предположим, что Михал Юрич говорит правду, и Тарасенко всё спланировал заранее. Допустим. Работа над DL-4, Тимур и Полина, отцовская тетрадь с расчётами, якобы пролежавшая в пустом здании двадцать лет… Эти «совпадения» и правда выглядят странно. Детали, которые даже не знали о существовании друг друга, ни с того ни с сего притягиваются и соединяются в одном и том же месте?
Напоминает шахматную многоходовку. Противник заранее располагает фигуры в соответствии со своим планом. Так, чтобы не оставить жертве выбора. Неторопливо подготовленная западня, заранее продуманные пути отступления, блокировка защиты. В итоге ты поступаешь ровно так, как нужно Великому Манипулятору.
Сами собой напрашиваются вопросы. Есть ли в этой схеме что-то, чего они не заметили? Какие ещё сюрпризы ждать? И, конечно, что будет дальше?
Тимур поднял воротник, запахнулся, спрятал руки в карманы. Ладно, это потом. Полина. Нужно рассказать ей обо всём, показать фото родителей.
*
Иногда детей забирали. Тимур тоже хотел, чтобы его забрали, очень хотел. Называть её — мамой. Оказаться в семье, со своей отдельной кроватью, игрушками. Быть дома. Гулять. Быть дома. Быть дома.
Со временем желание не стало меньше, но годам к семи Тимур понял, что об этом лучше не думать. Так спокойней.
Он попал в детский дом ещё в младенчестве. Дважды переводили из одного заведения в другое. Воспоминания перемешивались — какие-то столовые, коридоры, шкафчики, шум, детские крики.
Однажды вечером, когда Тимур играл на кровати в человечков, в комнату вошла женщина. Села рядом, что-то говорила. А потом забрала его с собой.
Женщину звали Марьяна. В её просторной квартире у Тимура появилась своя комната. Кровать, игрушки, стол. Он чувствовал в Марьяне большую силу и побаивался её. Поэтому старался вести себя хорошо. Только назвать мамой никак не решался…