Братья оказались молчунами. Отвечали коротко, по делу. От них веяло спокойствием и какой-то надёжностью.
На фоне остальных ярко выделялся тот волосатый болтун, его почему-то звали Химиком. Большая голова, торчащие во все стороны волосы и непропорционально маленькие плечи. Дурацкие шутки. Но все терпели его. Видимо, было за что. Не смотря на кажущийся образ шута, глаза у него были серьёзные.
Особо не участвовал в разговоре Стас. По-видимому, единственный спортсмен из присутствующих. И, кажется, он претендовал на сердце Полины.
Полина, хоть и девушка, но бойкая. Она смотрела с вызовом, говорила быстро и твёрдо. Похожа на Аню. И, одновременно, абсолютно иная.
Аня… Тимур налил стакан и осушил в три глотка. Заметил на себе взгляд Полины. Кажется, он ей не особо приятен. Ну и плевать.
*
От всего этого шума голова разболелась ещё сильнее. Тимур вышел на крыльцо. Попытался закурить, но зажигалка бросила вспышку и потухла.
— Твою ж мать…
— Что, плохо? — прозвучал голос сбоку. Из темноты к нему вышел Химик. Он чиркнул спичкой и поднёс огонь к лицу Тимура. — Пошли, дам лекарство.
Химик оказался выше Тимура почти на голову. При этом, не будучи атлетически сложённым, он напоминал пальму. Также склонял шею под весом большой головы. Его левый глаз косил в сторону, но за очками это оставалось практически не заметно.
Они поднялись на второй этаж общаги и свернули налево. Комната Химика оказалась в самом конце коридора. На двери висел большой постер с изображением Барта Симпсона, показывающего миру свою задницу.
Дверь оказалась не запертой. Химик подтолкнул её ногой и жестом предложил Тимуру войти.
— Велкам! Разуваться не надо.
От его непринуждённости Тимуру стало как-то легче. Он кивнул и вошёл внутрь.
В комнате играла музыка, в полумраке разбросаны вещи, и какой-то запах… Тимур принюхался и понял, что это за аромат.
— М-м-м, у нас два по всем наукам, но ботанику мы знаем на пять1? Пахнет десяточкой общего режима…
— Восемь, если с УДО — ответил Химик и захлопнул дверь.
Логово Химика напоминало лабораторию. Несколько столов вдоль стены, на них колбы, стекляшки, трубки. Здесь же электрическая печка, какие-то склянки в раковине. Прямо посреди комнаты два шкафа. Один с книгами, второй с одеждой и посудой. Шкафы выполняли роль перегородки. На столе компьютер с двумя мониторами. Окна завешаны толстыми шторами, сцепленными между собой прищепками. Между всем этим барахлом втиснулся узенький диван.
Химик достал из холодильника кастрюльку с селёдкой в луковых кольцах и водку, поставил на стол.
— Ах, какая, братцы, мука.
И какая, бл**ь, ху**я!
Я селёдку ем без лука.
Лука нету у меня! 2
*
Тарасенко закрыл дверь кабинета на ключ. Опустил жалюзи на окнах, включил музыку (заиграла «Goodbye Horses» Q Lazzarus), поставил на стол бутылку портвейна двадцатилетней давности (найти её было весьма непросто, но для такого случая ничто другое не подойдёт) и три стакана.
Итак, шахматы на месте, портвейн на месте, штопор, три бокала… Все готово? Нет! Самое главное! Гости! Он достал из чемодана предмет, обёрнутый в шёлковый платок. Аккуратно развернул его и поставил на стол.
Старая черно-белая фотография в деревянной рамке. На ней мужчина и женщина. Тарасенко обходился с этой фотографией с особой осторожностью, как обходятся с вещами очень близких людей. Вытер пыль и аккуратно поставил её на стол. Затем открыл портвейн и разлил по стаканам. Один поставил перед собой, а два других справа и слева от фотографии. Вот теперь всё готово.
Шахматная доска — поле, имеющее строгие границы. Вот, что ему было нужно. Строго ограниченное пространство и конкретное число фигур. Тарасенко поднял бокал, занёс его перед фотографией.
— Ну что ж, друзья… начнём!
*
— Понимаешь, жизнь, она разная, — через час язык Химика начал слегка заплетаться, его взгляд периодически терял фокус. — Вот, к примеру, у тебя было несколь… нет, не будем на личности. Возьмём человека, какого угодно, любого! Было у него несколько счастливых лет, студенческие годы. Было ощущение какого-то потока, который так или иначе должен вынести его к чему-то лучшему. К какой-то новой жизни. Потом началось работа. На этом этапе он постепенно превращается в белку, гоняющуюся за баблом — день за днём, год за годом. Пока какая-нибудь болячка не свалит его на больничную койку.
И вот, лежит он, бедолага, в палате, подключённый проводами ко всяким коробкам. Смотрит в окно и понимает, что вся его жизнь превратилась в какой-то нескончаемый комок проблем. А по-настоящему счастлив он был лишь несколько раз, в какие-то особенные моменты. Может, пару-тройку раз за всю жизнь. И вот то ощущение потока посещало его всё реже и реже…