- Чем ты занимаешься?
Я ждал этот вопрос, он является ключевым даже для таких профур, он определял твой статус, а это важно, когда ты планируешь нажраться за чей-то счет.
- Я писатель.
- Писааатель - она вложила в это столько иронии, сколько смогла. - И о чем же ты пишешь, писатель?
- О людях, о потерянных, заблудших душах.
Она нарочито надула губки
- Таких как я?
- Да, и таких.
- Ты должен дать мне почитать свои рассказы, я слышала, что через них можно познать душу писателя.
Какая проницательность подумал я и ответил
- Нет, они слишком личные. Если я сейчас попрошу снять с себя трусы для меня, снимешь?
Она молчала, глаза наполнились изумлением и гневом
- Вот видишь, нет, а обнажить душу сложнее, чем снять трусы.
Я заплатил за ее выпивку и вышел из бара в наполненную звуками и людьми улицу. Пройдя несколько кварталов, скурив пару сигарет я не придумал ничего лучше, как вернуться в "Улицу Бурбона". Анорексичка исчезла. Помещение наполнилось так, что к стойке было не пробиться. Взяв еще бурбон, я стал наблюдать за пьяной парочкой танцующей на маленьком пяточке танцпола. Играл шикарный блюз Джимми Хендрикса. Рядом со мной стояла пара тощих хипстеров, они пили эль и говорили об искажённом понимании изобразительного искусства. Слега заплетающимся языком один вещал
- Многие думают, что им понятен Босх, все эти искусствоведы, специалисты христианской символики. Но я тебе скажу, если ты не знаком с ЛСД, Босха тебе не понять, именно так до меня дошло, и, это не вызывает сомнения, Босх знал эффект плесени спорыньи которая образуется на пшенице и ржи! В те времена отравление ею было делом нередким, из спорыньи синтезировал лизергиновую кислоту Хофман. Я говорю тебе, Босх торчал на лизергине - он отвратительно заржал - по этому, ему были доступны образы, которые он оставил на своих триптихах!
Звучало убедительно. На противоположной стороне бара я увидел пристально изучающего меня человека. Что - то в его внешности было средиземноморское, эллинское. Чем-то он отличался от всех присутствующих здесь. Он был трезв. Этот взгляд был мне отвратителен, и я начал движение сквозь толпу в его направлении. Он заметил мое приближение, допил из стакана воду и вышел на улицу. Через несколько секунд я вышел за ним, но он исчез. На улице творилась вакханалия, вход ночной клуб напротив был облеплен людьми, кто то блевал неподалеку, там же двое тискали бухую девицу. Рядом подперев стену стоял Сашка.
- Ты бросил меня - сказал он, когда я приблизился к нему в упор. - Вот кто ты после этого? Что-то я так набухался. Ты ушел, телефон не взял, дилер сука не отвечает, кстати, у тебя случайно нет кокса?
Кокса у меня не было. Благоразумие вернулось к Сашке ненадолго.
4.
Новый день я встретил далеко за полдень. Похмелье, самобичевание, бокал примеряющего с жизнью шампанского. Нужно было выходить из порочного круга. Возвращение домой не рассматривалось, этот этап жизни был в прошлом. Я прикипел к центру города и должен был остаться здесь. Для человека нуждающегося всегда находится в центре жизненных перипетий, это было единственно правильным решением. Я был согласен жить хоть на крыше, я не прихотлив, но крыша эта должна быть в границах старого города. Спальные районы, составляющие основную часть площади Москвы, выглядели непригодными для жизни, не смотря на встречающуюся местами вычурную буржуазность. Однотипные спальные районы, в своей серийной уебищности напоминали гигантские колумбарии с монструозными центрами потребления для человекоподобных существ, живущих в однотипных ячейках. Денег у меня оставалось немного. Получить аванс у издателя не вышло. Раньше я не мог представить себе прелестей жизни в коммунальной квартире. Для меня это был закрытый мир, о котором я знал только понаслышке. Первый адрес, куда я поехал смотреть комнату, находился в районе Третьяковки. Владельца квартиры звали Натан. Выплыв подобно дирижаблю из-за угла, он надвигался на меня грандиозной скалой. Его жир начинал свое волнистое движение от подбородка и переходил вниз, погребая скелет этого человека под слоем немыслимой биомассы. Его тело на три четверти заполнило собой кабину лифта. Я набрал воздуха заходя внутрь, ибо тело это было преисполнено чудовищного смрада. Лифт крякнул и нехотя потащил нас на последний этаж. Выйдя, я сразу угадал дверь. Она была на порядок отвратительней остальных. Натан боком пролез в дверной проем, предложил войти мне. Запах внутри был чудовищным. Здесь явно варили шурпу из украденных в соседнем дворе детишек. Сдерживая тошноту, я вошел. В большой, с облезлыми стенами прихожей стояло точь в точь огромное как Натан, но с первичными женскими половыми признаками существо. У нее были усы, а на подбородке из родинки размером с перепелиное яйцо пикантно торчал пучок седых волос.
- Это моя мама, Сара Натановна - виновато произнес Натан. - Она живет здесь и занимает две комнаты из четырех, в другой комнате живет молодой юрист, его сейчас нет.
Сара Натановна смотрела на меня с неподдельным отвращением.
- Кого ты нам привел, Наташа, посмотри на этого хлыща, он ведь будет нажираться и водить баб! Она смотрела на него как смотрит хозяин на нагадившего пса. Потом открыла рот и стала хохотать.
- Я шучу, голубчик! - крикнула она мне - Наташа, покажи ему комнату!
Я нащупал рукой дверь и вышел на лестничную площадку, и, не дожидаясь лифта, сбежал по лестнице вниз под громыхающий по подъездным стенам хохот Сары Натановны.
Несколько других коммуналок были идентичны, их населяли потусторонние существа со страниц Мамлеевских произведений. Входя в эти преисподние, ты оказывался в другом измерении, где антропоморфная жизнь была подчинена нечеловеческим правилам выживания. Эти человеческие норы были разбросаны по всему старому городу. В то время, когда человечество осваивало двадцать первый век, здесь, за пафосом центра, за его фасадом, в каменном чреве ютилась замершая сто лет назад жизнь. К хорошему прикипаешь, длительное пребывание в квартире, где ты почти один на две сотни метров быстро становится делом нормы. Необходимость что-то менять была мучительной, но выбора не было. Зависеть от инфантильного параноика было делом забавным, но это уже утомляло. Я нашел приличную комнату в трехкомнатной квартире на Белорусской. Хозяин был молодой, идеально воспитанный, складно говорящий мажор. Он так заботился о своем благочестии, что старался быть безупречным во всем. Ему нужно отдать должное, квартира была идеальной и жильцов он подбирал под стать себе. В одной комнате жил молодой актер из "Гоголь центра" Артем Х. во второй, ушедший от жены начинающий психотерапевт, специализирующийся на семейных отношениях Гарик С.. Моя комната была аскетичной. Спать в ней предлагалось на круглом огромном матрасе, лежащем на полу, был зеркальный шкаф, рабочий столик, диван, стилизованный под моду семидесятых, крохотный холодильник в стиле модерн, допотопный телевизор. Два окна комнаты смотрели на пешеходную улицу с магазинчиками и уличным кафе, вдалеке монструозной доминантой высились небоскребы Москоу Сити.