Переехал я тихо, оставив Сашке примирительную сумму денег на тумбочке прихожей. Моей реальностью стал мигающий курсор на пустом поле листа. Были идеи, но мысль отказывалась предавать им осязаемую форму. Я перестал пить, это не помогало. Чистое сознание делало меня уязвимым к моим страхам, я был чувствителен подобно человеку с содранной кожей. Я выходил утром на улицу, заказывал чашку латте в кафе напротив дома, и часами бессмысленно сидел, глядя на куда-то хаотично несущуюся толпу людей улавливая занимательные образы и перенося их с помощью карандаша на листы блокнота. Рисование меня успокаивало. Иногда я брал книгу и проводил весь день в городе, бесцельно блуждая по тихим улицам.
Дни становились все холодней, из низкого, серого неба непрерывно падали капли дождя. Ранним утром, я стоял с кружкой крепкого кофе на кухне возле окна и смотрел на разноцветный поток зонтов. У всех бегущих были дела, желания, иллюзии, обязанности или что -то там еще, у меня была спокойная, звенящая пустота внутри. На кухню зашел собирающийся на работу Гарик. Наше общение всегда ограничивалось дружелюбным приветствием и деликатным соблюдением дистанции. Он стал варить себе кофе и боковым зрением я видел, как он наблюдает за мной.
-Тяжелый период - спросил он сиплым голосом и откашлялся.
- Да, стагнация.
- Я слышал, ты пишешь. Творческий кризис?
Я улыбнулся
- Теперь я знаю, как это называется, спасибо.
- Слушай, я знаю хорошего терапевта специализирующегося на мужских депрессиях, мужские кризисы - ее профессиональная сфера.
- Считаешь, я созрел для мозгоправа?
- Все мы, выросшие постсоветской среде, нуждаемся в мозгоправе. У населения нашей страны сложное прошлое, а от этого сложная генетика. Не успели отойти от крепостного права, тут на три четверти века советская власть, только стали поднимать головы после нее, новый тоталитарный режим. Разговоры о политике и критика власти снова стали настолько запретной темой, что как при советской власти переместились на кухни. Тревожность и комплекс неполноценности в генах у девяносто восьми процентов граждан, только выражается он у всех по-разному ,но одинаково мешает полноценно жить.
Пока он не начал цитировать Эриха Фромма, я решил его притормозить
- Гарик, спасибо за лекцию по социальной психологии, но думаю, я справлюсь.
Дружелюбно улыбаясь ему, я вышел из кухни.
Вечером я постучал в его дверь, открыла полуголая дива
- Гарик, к тебе пришел интересный, но печальный молодой человек, наверное твой пациент.
Гарик появился в проеме двери, подпрыгивая, натягивал джинсы на голый зад.
- Заходи, дорогой.
Я вошел. В комнате был беспорядок, накурено, возле разобранной кровати стояла полупустая бутылка виски, два пустых стакана, презервативы и гигантский черный страпон.
- Не говори, зачем пришел, знаю.
Он достал из кармана джинсов бумажник, из него визитку и протянул ее мне. На визитке красным по белому " Зинаида Павловна Штольц. Врач психотерапевт. Московская клиника неврозов". Гарик закурил сигарету, предложил мне.
- У нее очередь в две недели до приема. Позвони, скажи что от меня. Будешь односолодовый виски?
Я отказался
- А Настю? Она обожает многоборье.
- Какой же ты скот Гарик - обиделась Настя и налила виски в оба стакана.
Настя выглядела вкусно, но мне было не до этого, и, поблагодарив, я вернулся к себе.
5.
Зинаида Павловна смотрела на меня сквозь толстые стекла очков, сквозь мою лобную кость, сквозь серую слизь мозга в самую суть меня. Я поведал ей о своей печали, она смотрела на меня с видом человека сделавшего пятьсот вынужденных лоботомий, не совсем понимая, зачем я здесь. На фоне всего творящегося безумия, протекающего перед ней в ее повседневной практике, мой случай, видимо, не мог ее впечатлить. Несколько тестов определили мою легкую депрессию и повышенную тревожность уходящую корнями в мое далекое детство. Я вышел от нее с непонятным ощущением облегчения, двумя рецептами для медикаментозной терапии и графиком потребления пилюль.
Купив все необходимое, я вернулся домой, согласно таблице достал таблетки и, собрав их в горсть, пошел на кухню за водой. Кухня была не пуста. Забравшись с ногами на стул, одетая только в мужской свитер натянутый на голые ноги, сидела Настя. Она курила, рядом на столе стоял бокал с красным.
Я сказал "Привет", налил стакан воды, забросил содержимое ладони в рот, запил.
- Хм, визиточка я смотрю, пригодилась - ехидно улыбаясь и потирая глаз от попавшего туда дыма, она потянулась к бокалу и утопила улыбку в вине.
- Любопытство убило кошку - ответил я улыбаясь.
- Знаешь, - начала она, глотнув еще вина - я сама практикую психиатрию, и скажу тебе как практик - лучшее лекарство от депрессии это секс. Но не секс ради оргазма, важен сам процесс достижения оргазма. Секс может быть инструментом непрерывного самосовершенствования и расширения горизонтов самопознания. Важно хорошо знать свое тело, его потребности, важно его любить и через это, будет проще изучить и понять тело партнера. Тебе покажется смешным, но важно каждый день проводить десять минут перед зеркалом изучая свои гениталии, нужно нарисовать свои гениталии, написать письмо своим гениталиям, нужно ощупывать себя в течение часа без перерыва, смотреть на себя в зеркало в течение часа и говорить со всеми частями своего тела, важно провести час ощупывая свои гениталии не стремясь получить оргазма, потом отвести час на мастурбацию...
Пока я выходил из состояния туманного недоумения, на кухню вошел Артем, он радостно поприветствовал меня, слегка продержав мою руку дольше положенного. Его лицо, подобно лицу Кришны излучало бескрайний позитив. Свитер на Насте был его, а в Артеме была вся сила Настеной терапии. Я почувствовал легкое головокружение, похоже, таблетки начинали свое действие. Я извинился и вернулся в свою комнату, оставив этих двоих с их сигаретами, вином и упорством в самосовершенствовании.
Вечер сгущал краски. Я лежал посередине окружности матраса, наблюдая за сменой тонов и теней. Пространство стало сужаться, внутри меня образовалась бездонная пустота, в которую воронкой стала уходить моя сущность, утягивая в другие пределы неизведанного. Уйдя туда без остатка, я ничего не обнаружил. Неизведанное оказалось пустотой, точкой отсчета всех завершений и начал. Это было абсолютное ничто без времени, без мер. Здесь ты осознавал себя не чувствуя тяжести материальной оболочки, ее не было, был, если здесь вообще могло что то быть, лишь атом твоего сознания и сознание это, было всецело обращено в бескрайнее ничто, становясь сущностью этого ничто. Постепенно пустоту стал заполнять страх, появившись едва уловимой красной точкой он начинал разрастаться, он заполнял собой все, зажимая в кольцо атом сознания. Страх потерять свою материальную оболочку вернул сознанию тело. Это было возвращение.
Серый гель утра заполнял все пространство комнаты, здесь же была тишина, она присутствовала огромным незримым существом, которому подчинялось все вокруг. Я лежал вслушиваясь, но ничто не выдавало себя, не единого звука. Разбитое ото сна тело лежало свинцовой чушкой, что бы подняться требовалось усилие пяти. Превозмогая притяжение я встал на ноги, подошел к окну, улица пульсирующая жизнью двадцать четыре часа была пуста. Утолив жажду лишь третьим стаканом воды, я вышел на улицу. Город был пуст. Пройдя пару кварталов до садового кольца, я не встретил не души. Вернулся в свою комнату, сделал несколько звонков с мобильного - длинные гудки и ничего. Включил телевизор, увидев лишь несколько каналов снега, темноту, и наконец, лицо живого человека. Он сидел молча, глядя в меня. Я переключил несколько каналов, картинка не менялась.