— Ради возможности остаться в живых, — поправила его Люси.
Ресницы набрякли тяжёлыми каплями, когда вспомнилось то глубокое отчаяние, что овладело ею в беспросветном коридоре Лабиринта. Пусть Дракон думает о ней, что хочет, но она снова согласилась бы на его условие, если бы ей довелось пережить весь этот ужас ещё раз.
— Это я понял гораздо позже, — смущённо провёл рукой по своей щеке Драгнил, будто таким образом хотел смахнуть с лица остатки заливающей его краски. — Не знаю, когда конкретно, может, когда разрывал на тряпки твою тюремную робу, чтобы сделать из неё портянки. Или когда услышал, как ты плакала во сне. Или… да не важно. Уже не важно. Прости меня, — он поднял на неё взгляд, прямой и серьёзный, неожиданно прогнавший по телу холодные мурашки. — Я виноват перед тобой дважды — за то… действо в коридоре и ранение. Но в последнем случае особый выбор мне не предоставили. Вернее, его не предоставили тебе — по окончании Игры, уже в Центральном зале после активации карты нужно было любым способом заставить тебя надолго потерять сознание. Всё, что я мог — постараться нанести рану так, чтобы она не причинила тебе большого вреда и максимально быстро зажила.
Люси неожиданно вспомнилась серая комната и склонившееся над ней лицо в медицинской маске, когда она в первый раз пришла в себя. Возможно, это случилось в тайной клинике, где подчиняющийся Вестникам персонал залечил ранение, а заодно накачал какой-нибудь гадостью, от которой у неё заблокировало память обо всём, что произошло со дня, предшествующего аварии. Потом по какой-то причине (может, неправильно рассчитали дозу или организм нашёл способ справиться с заразой) память начала возвращаться, едва не сведя её с ума.
— Вестники выполнили свою часть сделки, — продолжил рассказ Дракон. — Правда, в том месте, куда меня перевели, долго всё равно не живут.
— А как вы оказались здесь? — не фантом же сейчас сидит перед ней.
— Мне помогла Эльза. Не знаю, каким образом она узнала, где меня держат, и как смогла организовать побег, но теперь я на свободе.
— Что вы будете делать теперь? — может, именно за этим он и привёз её сюда? Поведать свою историю, надавить на жалость, чтобы она замолвила за него словечко отцу?
— Уеду в Мексику — Эльза уже ждёт меня там. Так надо, — уверенно и веско обронил Дракон. — Я отнял у её сына отца и теперь обязан его заменить.
— А вы сможете?
Она спрашивала не про умение воспитывать и растить детей. Каково ему будет каждый день смотреть на ребёнка, видеть в его чертах того, кто когда-то отнял у него любимых людей, и при этом не возненавидеть ни в чём не повинного мальчишку?
— Должен. Но прежде, чем уехать, я хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. И, кажется, выбрал для этого самое подходящее время.
Во всём: голосе, взгляде, даже наклоне головы — почувствовался упрёк. По-детски глупо было оправдываться и обещать никогда так больше не делать, но Люси всё же сделала скромную попытку объяснить свои действия.
— Последние месяцы были адом. Я просто хотела, чтобы всё прекратилось.
Дракон коротко кивнул, отвёл взгляд, поднявшись, потянул угол покрывала, набросил ей на плечи:
— Уже поздно. Попробуй поспать. Утром я отвезу тебя в город.
Темнота, в первый момент показавшаяся абсолютной, вскоре посерела, позволив отражённому свету отвоевать у себя смутные очертания мебели и скорчившейся в углу фигуры — Дракон благородно уступил ей кровать, устроившись в кресле. Но вскоре и они поплыли, искажённые наполнившей глаза солёной влагой. Люси не хотела плакать — не здесь, не сейчас, но слёзы текли сами, горькие, обильные, горячие.
— Не надо…
И тогда она сорвалась: забилась, закричала, отчаянно молотя кулаками пропитанную чужими запахами слежавшуюся подушку. Её рванули за плечи, прижали — сильно, уверенно, надёжно — к горячему, живому. Люси вцепилась в чужое тело — руками, зубами, вопросами, на которые нет ответа:
— Почему?! За что?!
Она не знала, кого оплакивает: себя ли, Драгнила, его родных, своих родителей или тех, кто сгинул в дебрях Лабиринта. Боль, страх, обида рвались наружу, ломали, разбивали на кусочки, душили безнадёжностью. Дракона уже тоже вполне ощутимо колотило, но он не отпускал её, и эта молчаливая поддержка, как масло морские волны, притушило истерику. А потом, когда Люси почувствовала, что объятия изменились, став интимнее, она не стала сопротивляться, понимая — им обоим нужно хоть на несколько минут ощутить рядом обычное человеческое тепло.
Дракон обращался с ней так бережно, как никто другой. И Люси позволила себе выпить его нежность всю, без остатка, благодарно уснув на широком плече в кольце подаривших покой рук.
Она проснулась от осторожного прикосновения к плечу. Рядом на кровати сидел отец. Люси судорожно натянула повыше одеяло, бросила короткий взгляд через плечо. Вторая половина кровати оказалась пуста, очевидно, Дракон решил уйти по-английски, вызвав ей другого сопровождающего. Что ж, наверное, так лучше для них обоих.
— Подожду тебя на улице, — спокойно сказал Джудо, словно не заметил сложенных на стуле её вещей.
Она не стала запирать дверь, лишь плотно прикрыла за собой, оставив ключ на тумбочке у кровати. Мистер Хартфилий стоял у машины, в свете раннего утра выглядевший особенно измождённым и бледным.
— Прости… — ей даже представить было страшно, что он пережил за эти месяцы.
— Ты ни в чём не виновата, детка, — отец обнял её, погладил по голове. — Только не ты.
— Я люблю тебя, папочка… — как давно она не говорила ему таких простых, таких нужных слов?
— И я тебя, милая. Тебя и маму. Позаботься о ней, если что.
Люси, зажмурившись, быстро-быстро закивала. Отец, постояв ещё немного, отстранился, неожиданно улыбнулся — тепло и открыто, как раньше:
— Поехали домой, а то мама будет беспокоиться. Она обещала сегодня приготовить к завтраку оладий с черничной подливкой. Помнишь, как мы делали, когда ты была маленькой? Соревновались, кто больше съест?
— Ты всегда выигрывал.
— У тебя ещё есть шанс обставить старика.
*
Он смотрел, как отец с дочерью садились в машину, и вспоминал свой разговор с Хартфилием, состоявшийся несколькими часами ранее.
— Я знаю, ваша дочь сегодня не ночевала дома. Не волнуйтесь, с ней всё хорошо. Вы можете забрать её, — продиктовав адрес, он после паузы добавил: — Позвольте дать вам совет — уезжайте из города. Бросайте всё и уезжайте.
— Я… не могу, — просипел резко севшим голосом Хартфилий. — Они… не дадут мне уехать.
— Тогда отправьте куда-нибудь жену и дочь. Пусть их не будет рядом, когда…
— Кто вы? — нашёл в себе сил спросить Джудо.
— Друг.
Палец нажал на кнопку сброса прежде, чем его собеседник успел бы задать новые вопросы или рассыпаться в благодарностях. Он не смог бы ответить на первые и не заслуживал второго. Так что нет смысла продолжать этот разговор. Самое главное он сказал. Остаётся лишь надеяться, что адвокат Хартфилий прислушается к его словам.
Пальцы плотно обхватили округлый, затёртый от частого использования рычаг переключения скоростей, под ногой натужно заскрипела педаль газа, руль, послушный уверенной руке, крутанулся вправо, заставляя древний пикап повернуть на юг. Несколько раз чихнув, внезапно ожившее радио простуженным голосом заскрипело старую, почти позабытую мелодию, горьким рефреном вторя болезненно сжимавшемуся сердцу:
«Держись, девочка. Что бы ни случилось. Просто держись»