— … Удовольствием, — гулко прогудел Кордон — звук был включен слишком громко. — Мне известно, что вы заняты, сэр. Однако если вы желаете говорить со мной… — Кордон сделал элегантный жест, — то я готов.
— Где он теперь, черт возьми? — спросил Грэм у одного из своих слуг.
— В Брайтфортской тюрьме.
— Вас хорошо кормят? — осведомился Грэм, обращаясь к лицу на громадном экране.
— О да, вполне, — улыбнулся Кордон, обнажив зубы настолько ровные, что они казались — да наверняка и были — искусственными.
— И вам разрешают писать?
— У меня есть все необходимое, — ответил Кордон.
— Скажите мне, Кордон, — настойчиво спросил Грэм, — зачем вы пишете и говорите всю эту чертовщину? Ведь вы же знаете, что это неправда.
— Правда у каждого своя. — Кордон усмехнулся — скупо и невесело.
— Вы помните тот приговор, вынесенный пять месяцев тому назад, — спросил Грэм, — по которому вам полагалось шестнадцать лет тюремного заключения за измену? Так вот, черт побери, судьи пересмотрели его и изменили меру вашего наказания. Теперь они решили назначить вам смертную казнь.
Выражение мрачного лица Кордона нисколько не изменилось.
— Он слышит меня? — спросил Грэм у слуги.
— О да, сэр. Все в порядке, он вас слышит.
— Мы собираемся казнить вас, Кордон, — продолжил Грэм. — Вам известно, что я могу читать ваши мысли; я знаю, как вы напуганы. — Он говорил правду; внутренне Кордон содрогался. Даже несмотря на то, что их контакт оставался чисто электронным, а Кордон в действительности находился за две тысячи миль от Грэма. Подобные псионические способности всегда поражали Старых — а порой и Новых Людей.
Кордон не ответил. Однако до него; очевидно, дошло, что Грэм начал прослушивать его телепатически.
— В самой глубине души, — сказал Грэм, — вы думаете: «Может быть, мне изменить своей партии. Провони мертв…»
— Я не думаю, что Провони мертв, — запротестовал Кордон, и на лице его появилась оскорбленная мина — первое искреннее выражение с начала беседы.
— Подсознательно, — сказал Грэм. — Вы даже сами этого не осознаете.
— Даже если бы Торс был мертв…
— Ох, перестаньте, — поморщился Грэм. — Мы оба знаем, что, если бы Провони был мертв, вы тут же прикрыли бы вашу пропагандистскую кампанию и исчезли бы из поля зрения общественности на всю вашу последующую интеллектуальную жизнь, будь она проклята.
Внезапно запищал зуммер аппарата связи справа от Грэма.
— Извините, — сказал Грэм и нажал на кнопку.
— Здесь находится адвокат вашей жены, господин Председатель Совета. Вы давали указание впустить его независимо от того, чем вы будете заняты. Так мне впустить его или…
— Впустите его, — перебил Грэм. Кордону он сказал: — Мы известим вас — скорее всего, это сделает директор Барнс — за час до вашей предполагаемой казни. Сейчас я занят, всего хорошего. — Он отключился, и экран стал постепенно тускнеть.
Центральная дверь спальни раскрылась, и в комнату бодрым шагом вошел высокий, изящный, превосходно одетый мужчина с небольшой бородкой и с дипломатом в руках — Гораций Денфельд.
— Знаете, какие мысли я только что прочел в голове Эрика Кордона? — спросил у него Грэм. — Подсознательно он жалеет о том, что вообще примкнул к Низшим Людям — вот он каков, их вождь, — если у них на самом деле есть вождь. Я намерен покончить с их существованием, начав с Кордона. Вы одобряете мое распоряжение о его казни?
Расположившись в кресле, Денфельд открыл дипломат.
— В соответствии с указаниями Ирмы и юридическим нормам мы изменили некоторые — незначительные — пункты соглашения о содержании при раздельном проживании. — Он вручил Грэму подшивку документов. — Не торопитесь, господин Председатель Совета.
— Как вы думаете, что произойдет после смерти Кордона? — спросил Грэм, раскрывая подшивку и начиная бегло просматривать листы бумаги стандартного размера; особое внимание он уделял абзацам, помеченным красным.
— Даже не могу себе представить, сэр, — тотчас ответил Денфельд:
— «Незначительные пункты», — читая, с горечью передразнил Грэм. — Господи Иисусе, она повысила содержание ребенка с двух сотен юксов в месяц до четырех. — Он зашелестел страницами, чувствуя, как его уши запылали от гнева — и от гнетущей тревоги. — И алименты увеличиваются с трех тысяч до пяти. И… — Он добрался до последнего листа, испещренного красными линиями и вписанными карандашом суммами. — Половину моих транспортных расходов — этого она требует. И все, что я получаю за платные речи. — Его шея покрылась теплым, липким потом.