Зрение ослепила вспышка, раскрывшаяся всеми градациями зелёного. Настоящий вынос мозга для того, у кого психика и так подорвана переменами последних дней. Как во сне я вижу деревья имевшие место быть лишь в природе Средиземья. Мозг как сгущёнка, мягко перетекал из полушария в полушарие. Русские фразы путаются с эльфийскими. Деревья сильно качались, горло сдавило спазмом подкатывающей тошноты подобно тому, как меня укачивало. Когда-то, наверное, во сне или в прошлой жизни… Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что на самом деле не деревья качаются, а меня дёргает из стороны в сторону. Трясёт. Меня немилосердно трясут за плечи.
— Na ninlen tiro, Lumen![11] — в голосе Ласа сквозит нешуточное беспокойство. Дважды замечала, что когда он действительно напуган — а случается сие крайне редко — условно переходит на синдарин.
Давно он тут со мной сидит? Да прекрати же трясти меня как ёлочку, подарки на тебя не посыплются, только маты, и однозначно — не спортивные. Я с трудом подняла руки и взялась за голову, ибо она болталась и сфокусировала взгляд. Тряска прекратилась. До боли знакомая обстановка. Лас заглядывал мне в глаза, внимательно изучая, выискивая признаки проявления каких-либо симптомов.
— Прекрати, а то меня вывернет, — раздражённо проворчала я.
Эльф отпустил мои плечи, и устало провёл ладонью по лицу.
— Хвала Высшим, рассудок сохранился, — облегчённо простонал он.
Разве сам не мог прочитать, особенно с амулетом? Амулета нет.
— Где Камень слова?
— У моего сына.
— Откуда ты знаешь мой язык?
— Выучил на твоей родине.
Блеск!
— Ты мне не сказал!
— Ты не спросила.
Парш-ш-ш-ш-ш-ш-шивец! Господи, отчего так неистово разрывается голова? Приступ боли заставил замолкнуть. Я замерла, пережидая. Приучилась не показывать свою боль никому, но Ласу по определению доподлинно известно обо мне всё, моя голова давно стала его бессменной вотчиной. И без камня он мог увидеть боль.
— Больно тебе, — спокойно отметил эльф и полез рыться себе за пояс.
— Нет, — соврала я.
— По глазам вижу, что больно, они чернее бездны морийской. Пей, — он сунул мне под нос серебряный округлый сосуд по форме напоминающий кокон, на проверку оказавшийся в реальности мехом оплетённым серебром. Где он их берёт?! А кролика он у себя в штанах не держит случайно? Быстрым рывком подняв мой подбородок, эльф наклонил мех. Жидкость полилась в рот, рефлекторным движением я сглотнула. Боль стремительно отступала, возвращая способность размышлять, чувствовать. Вместе с тем вернулась тревога за родных людей.
— Они нас найдут?
— Сомневаюсь, что мы нужны Высшим.
— Какого?.. — подавляю желание выругаться я.
— Тот самозванец не чета Созидателям. Я их видел, слышал, говорю тебе: Высшие не снизойдут до пыток. Познание их сущности — самая страшная пытка.
— Как считаешь, они успели скрыться? — спросила я.
— Надеюсь, — он без подсказок знал, что речь шла о сыне и Антоне.
Про брата и подругу не спрашиваю, не смею и надеяться. Мы смотрели в глаза полные печали. Смотрели друг на друга и понимали. Были едины в своём горе.
Глава 7
В Рохане традиция была такая:
Утром проснулись, позавтракали, пошли — сожгли переправу на Дол-Гулдур.
Вернулись, пообедали, сожгли переправу на Дол-Гулдур.
Вернулись, поужинали, сожгли переправу на Дол-Гулдур.
Вернулись, легли спать, и во сне еще раз, не просыпаясь, сбегали спалить переправу.
В Дол-Гулдуре традиция была другая:
Утром проснулись, отстроили переправу на Рохан, позавтракали.
Еще раз отстроили переправу на Рохан, пообедали.
Еще раз отстроили переправу на Рохан, поужинали.
И перед сном еще раз восстановили переправу, чтобы роханцам было что ночью делать.
— Куда ты идёшь? — в очередной раз спросила я.
Вопрос: «— Где мы?» не имел смысла. Окрестности западных земель до боли узнаваемы.
— Мы идём, — поправил эльф.
— ТЫ идёшь, я тащусь за тобой, — не могла же я просто взять и согласиться с ним, едва переставляя ноги! Плетёмся по лесу несколько часов кряду. Если свалюсь, признаю своё поражение, чего не должно случиться.
— Мы ищем безопасное место для ночлега, — продолжал невозмутимым тоном эльф. Вот, узнаю своего предназначенного! А то мне уж начинало думаться, что это не он давеча тряс меня как яблоньку в надежде на урожай.