— В какой-то лавке здесь, в Париже. Почему вы спрашиваете?
Этьен протянул руку к медальону, но Джим инстинктивно отвел свою.
— Извините, но, кажется, я знаю, что это такое и для чего служит. Можно посмотреть получше?
Джим неохотно положил медальон в протянутую ладонь Этьена. Тот стал жадно его разглядывать:
— Невероятно, но это именно он!
В этот момент вошел Альдус. Увидев медальон в руках Этьена, он сразу догадался, в чем дело. В свое время Анн Морсо рассказала ему об этом предмете и описала его волшебную силу: ясновидение, способность предсказывать будущее. Он думал всегда, что это просто очередная легенда, выдумка ее друзей-спиритов. И вдруг медальон здесь, у него перед глазами. Рассказывали, что когда-то Козимо Руджери, придворный астролог, подарил этот медальон королеве Екатерине Медичи. Со временем следы талисмана потерялись. В некоторых книгах он воспроизводился во всех деталях: серебряное солнце и гора в форме конуса, вершину которой венчал лунный серп.
В свое время Этьен, тесно общавшийся с Анн, показал Альдусу выгравированное на дне шкафа в комнате номер шестнадцать и отметил невероятную схожесть с репродукциями талисмана, который сейчас находился перед ними.
Втроем они поспешно поднялись в комнату Джима. Этьен, держа медальон, подбежал к шкафу, открыл зеркальную дверцу и наклонился. Гравировка полностью соответствовала рельефу загадочного медальона: легкое нажатие произвело еле слышный щелчок.
— Ящик!
Этьен, казалось превратившийся в ребенка, азартно потянул на себя то, что раньше считал просто основанием старинного шкафа. Внутри лежала книга. Старинная. Такая же, как та, что Джим привез с собой в Париж.
Альдус раскрыл ее и увидел, что это древнегреческий текст.
Это был знак: путь, который они выбрали, верен. Альдус и Этьен обменялись многозначительными взглядами.
22
Оскар Уайльд
Дублин, 16 октября 1854 года — Париж, 30 ноября 1900 года
Ощущения полной свободы все еще не было даже здесь, в Париже, в этом небольшом отеле, который он обожал, несмотря на ужасные обои в номере.
Он просидел в Редингской тюрьме только шесть месяцев, но еще не ушло состояние, насквозь пронизывавшее все тело. Быть сдавленным четырьмя стенами с бронированной дверью… и единственной прорезью оконца…
Сейчас же он находился в одиночной камере, из которой он мог освободиться лишь благодаря самому себе, потому что он сам заключил себя туда.
Он, обожавший постоянно быть в центре внимания, обладавший способностью всегда сказать именно то, что вызовет всеобщее восхищение. Мания нравиться всем… Теперь омраченная бесславием, духовной смертью. Все его произведения покрыты позором. Даже сказки, что он написал для своих детей, Сирила и Вивиана. И только в Париже — немного свободы и внимание французов. Как реванш за Лондон, его ханжество и консерватизм.
Но Оскара больше не существовало. Он не писал. Сейчас он был способен лишь начисто переписывать заметки, которые делал в заключении для своей «Баллады Редингской тюрьмы». Опять о тюрьме… только о тюрьме. Он не мог думать ни о чем другом.
Сначала он считал, что это вина Бози,[14] любимого Бози. Из-за него он попал в тюрьму. Это Бози со своей бесконечной ненавистью к отцу убедил Оскара обвинить того в клевете. И в зале суда Оскар из обвинителя превратился в обвиняемого в гомосексуализме, в развращении несовершеннолетних, оказался разорен и всеми презираем.
Только сейчас он наконец-то все понял. В комнате номер шестнадцать отеля «Эльзас» по улице Боз-Ар в Париже, единственном месте, где он чувствовал себя спокойно, он понял, что ни Бози, ни отец не были виновны в его гибели. Он сам, и только он сам, Оскар Уайльд, поставил себя в такое положение. Хотел высмеять Англию и ее пороки, но вместо этого оказался в ловушке, вызвав всеобщее презрение и насмешки.
Искусство было его жизнью, его жизнь была искусством. И так продолжалось до тех пор, пока он не встретил Бози. Бози являлся его полной противоположностью, — это Уайльд понял лишь теперь. То, что любил Оскар, Бози ненавидел. Но причиной всего стало тщеславие. Тщеславие, от которого Оскар освободился только сейчас. Боль, пережитая им, освободила его.
«Только через боль можно до конца понять собственную душу».
Он осознал это слишком поздно. Был убежден прежде, что язык и стиль могут управлять страстями. Но он ошибался — и сам же расплатился за свои убеждения, потеряв все. Потеряв то, что ценил больше всего, — свое искусство.
Бози, в конце концов, был просто инструментом постижения правды. В карцере, когда Оскар писал ему длинное письмо, он думал иначе: считал, что он, Оскар, оказался игрушкой в личной борьбе между своим любовником и его отцом. Такие мысли усиливали его, Оскара, бредовые представления о собственном всемогуществе. И только боль, удар судьбы, вызывавший насмешку в глазах тех, кого он сам высмеивал, привели его к осознанию своего положения.
14
Бози (настоящее имя Альфред Дуглас) — английский аристократ, любовник Оскара Уайльда, ради которого писатель оставил семью; именно Бози спровоцировал скандал, из-за которого поэт по обвинению отца Бози был заключен в тюрьму на два года.