Он должен быть благодарен Бози. Наконец-то он понял, что красноречия и интеллекта недостаточно, так же как недостаточно создать образ, чтобы быть спасенным. Сейчас Оскар чувствовал свое внутреннее «я» гораздо более значимым, чем то «я», которое он демонстрировал всему миру до сих пор. Его образ, созданный в Лондоне и потом в Париже, резко контрастировал с тем, кем он стал сейчас: человеком. Может быть, еще не полностью овладевшим своим новым состоянием, еще не способным преобразовать это состояние в Искусство. Он не мог писать и был в отчаянии от этого. Ощущение поражения стало его настоящим наказанием. Отек души и ума. Невозможность говорить о чем-то ином, кроме как о тюрьме, о заключении.
Следовало попытаться найти новую дорогу, которая была бы ближе и понятнее тому, кем он стал теперь. Стал из-за Бози, из-за тюрьмы, из-за приговора английского общества. Это цена, которую нужно было заплатить за то, что он прежде всего прятал от самого себя и уже потом от других. Прятал самым легким способом. Потому что, если ты постоянно в центре внимания, если все к тебе прислушиваются и верят безоговорочно во все, что ты говоришь, очень трудно дойти до самого себя. Никто не посмеет тебя проверить. Публика любит тебя за то, что видит на поверхности, и не нуждается в том, что спрятано в глубине, лишь для тебя одного.
И как Дориан Грей, его вечный герой, Оскар оказался в плену собственного образа. Не в состоянии двигаться. Заключенный в зеркалах…
Нужно было что-то делать. Но боль в ушах… Боль не позволяла ему ясно думать, мешала сосредоточиться.
Он приблизился к зеркалу. Оскар разглядывал себя тысячи раз, но никогда не видел таким, как сейчас. Мужчина сорока шести лет, которому можно было дать лет на двадцать больше. Может, он просто устал жить? А ведь он утверждал всегда, что Искусство выше реальности, что жизнь не может получить никакого знания от существования человека. Что только Искусство может быть руководством к действию, к жизни людей. Но теперь реальность, его собственная жизнь взяла верх над его Искусством. Или, возможно, над тем Искусством, каким его понимал раньше Оскар: Искусством внешнего проявления — каким ты предстаешь перед окружающим миром, а не кем ты являешься на самом деле. Но сейчас именно жизнь изменила его. Единственно возможным способом, драматичным и бесповоротным.
Сделанного не вернешь, но, быть может, он еще сможет вернуться к Искусству. Через жизнь, при условии, что она будет настоящей.
Оскару еще со школьных лет нравилось переводить с греческого. Он чувствовал этот язык как родной. И чтение редкой копии античной книги, которую ему дал его друг Робби, начинало захватывать его.
Оскар считал Робби своим ангелом-хранителем, а все, что тот делал для него, — знаком судьбы. Друг рассказал ему, что купил эту старинную книгу у странного человека, всадника, одетого во все белое, с филином на плече.
— Он сказал, что нуждается в деньгах, и в придачу к книге дал мне вот этот медальон.
Робби показал странный серебряный предмет: большой солнечный диск, внутри его была выгравирована гора в форме конуса, на вершине которой лунный серп.
Оскар взял книгу и протянул медальон Робби:
— Похоже на талисман, возьми его с собой в путешествие в Танжер. — Затем он вдруг передумал и стал рассматривать медальон внимательнее. — Знаешь, он что-то мне напоминает.
В тот же момент, когда он произнес эти слова, будто молния сверкнула в голове. Он подошел к шкафу, тому самому шкафу в его номере с ужасающими обоями, и открыл его. Вставил медальон в металлическую пластинку в форме солнца в основании шкафа, и перед ними открылся тайник.
— Пусто, но, кажется, идеально подходит для этой книги, чтобы сохранить ее.
— Да, этот человек велел хранить книгу как зеницу ока…
Когда Робби ушел, Оскар сразу же погрузился в чтение.
Текст не был подписан, но Оскару показалось, что он узнаёт стиль великого философа Платона. Это походило на приложение к его «Республике». После созерцания моря идей и мыслей Платон, или кто-то другой, описывал некое «иное место», где существовала возможность приобретения опыта аутентичности. Правды, которая давала власть не только превзойти человеческие возможности, но и управлять идеями и проявлениями их в свете более глубокой реальности.