Он посмотрел на Пам. Они должны попытаться снова быть вместе. Пройти через боль, страдание, несчастье, ведь где-то там спрятана последняя возможность их любви. Сад наслаждений, сокрытый в самой темной части души.
18
27 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи
Тревожный причал
У стены в комнате — огромная картина на станке, полная красок и форм, которые я не могу сразу распознать. Цвета напоминают иллюстрации к сказке, отдельные черты похожи на наивный стиль. Легкие фигуры, гармонично парящие в круге между небом и землей, словно собрались в хоровод.
Хоть и поздновато для художницы, но меня наконец осеняет: Шагал. Великий художник использовал цвет, чтобы создать иллюзию полета, преобразуя драму в поэзию. Да, рождает те же ассоциации, что и Шагал, но это не он.
Я в оцепенении: не могу оторвать глаз от полотна, пытаясь понять его и отмечая, что, кроме человеческих образов и фигур животных, там присутствуют странные предметы: серп, африканская маска, зеркало, что-то похожее на пару книг, ящерица. Все вместе создает впечатление собрания религиозных символов.
Все предметы вписаны в лабиринт, который извивается внутри леса на холме из дантовского «Чистилища» и заставляет думать об «Острове мертвых Бёклина», [13]о тревожном причале. Все кажется начинающимся и заканчивающимся под огромным лунным серпом…
Неожиданный шум возвращает меня к реальности, я настораживаюсь: стук оконной створки напоминает, что нужно закрыть ставни, если я не хочу привлечь внимание соседей к дому, заброшенному уже много лет. Вместо того чтобы терять время на изучение картин и декораций, мне следует обустроиться в этом странном убежище. Как я буду здесь жить? Сможет ли Раймон помогать мне? Возможно, мне придется остаться тут надолго, пока хоть что-то не прояснится в кошмарной ситуации с самоубийством.
Надеюсь, как только разрешится это абсурдное недоразумение, я смогу вернуться в Новый Орлеан, которого мне так не хватает.
Чувствую себя в ловушке. Этот дом вызывает тревогу. Возникает впечатление, что тот, кто жил или умер здесь, хочет мне что-то сообщить. Думаю о рассказе Дениз. А вдруг тут есть привидения или злые духи? Осторожно обхожу комнаты. Находка в последней из них полностью меняет мое настроение — в углу собрано все, что необходимо для рисования: листы плотной бумаги и карандаши, холсты и мольберты и, самое главное, краски, растворители, кисточки. Все в пыли, но отличного качества и в прекрасном состоянии. Надеюсь, Раймон разрешит мне пользоваться этим богатством. Рисуя, я смогу выжить, перенести все невзгоды своего заключения. Наконец-то я вижу выход из положения — так совершится мой побег от реальности.
Там же в углу — стопки блокнотов и папки с работами художника. Я усаживаюсь, не обращая внимания на пыль, и начинаю разглядывать их. Все блокноты и папки заполнены рисунками, эскизами — уголь, акварель, темпера. Технически совершенные, они кажутся выполненными в традициях старинной живописи, хотя изображены на них очень странные предметы, вызывающие тревогу. Рисунки не подписаны, но все датированы, год за годом. Разглядываю их снова и снова и прихожу к убеждению, что принадлежат они тому же автору, что и большая картина. Очевидно, их нарисовал отец Раймона, большую часть своего времени и сил посвятивший созданию одного-единственного полотна.
Снова думаю о Раймоне и вспоминаю постоянную грусть в его взгляде. Сейчас я понимаю, почему ему трудно выражать свои чувства. Вижу его сидящим за столиком на площади перед Нотр-Дам и снова переживаю все случившееся в ту ночь.
Беру блокнот и карандаш и начинаю рисовать лицо незнакомца, покончившего с собой на моих глазах, затем окровавленный нож, который я бросила в реку, потом бродягу с Вогезской площади.
Отложив рисунки, чувствую себя намного лучше. Но стоит расслабиться, и тело напоминает, что выспаться мне не удалось. Мои глаза закрываются.
19
Май 1971 года
Марокко Запах рая
Решив покинуть Испанию, они оставили там свой красный «пежо» и перебрались в Марокко.
Джим надеялся погрузиться в другой мир, незнакомый, загадочный, экзотичный, но, достигнув места назначения, оказался разочарован: им овладело впечатление, что он вернулся к себе в Калифорнию.
В Марокко процветали мода на хиппи и снобизм, то, чему Памела так упорно следовала уже не первый год. Невозможно было вырваться из космополитической тусовки: героин, светские околокиношные междусобойчики, звезды рок-музыки и моды, отделаться от вездесущего влияния Жана де Бретея, от приглашений в сказочные суперэксклюзивные дома, где Джим ясно распознавал запах живых мертвецов.
В Марракеше Памела буквально заставила Джима остановиться в доме матери Жана, на невероятной вилле в центре оазиса. Слава богу, хотя бы Жана там не было, но Джим задавался вопросом, сознательно ли Памела хотела испытать силу своего влияния на него или была настолько инфантильна, что даже не задумывалась, что причиняет ему боль?
Но в чем он снова убедился, так это в том, что только Пам, единственная во всем мире, могла заставить его выполнять любое ее желание. Как всегда.
В последующие дни Джим и Памела упивались запахами, звуками, красками, терялись в манящих, загадочных лабиринтах восточных базаров. Памелу охватил азарт сумасбродных покупок. Вечерами они почти всегда ужинали на главной площади Марракеша, среди «сборища мертвецов», как их определил для себя Джим, окруженные акробатами и уличными музыкантами. Он все-таки нашел предлог уйти из того дома, где ему было невыносимо находиться: «При таком обжигающем воздухе пустыни мне нужно плавать».
Она поверила, зная, как он любит воду, и согласилась переехать в отель с бассейном.
Памела заполнила их номер типично восточными платьями ярких цветов, расшитыми и украшенными орнаментом, и развлекалась их примеркой. Джим выполнял ее капризы, но умирал от скуки: спасением для него служило плавание. Переодевшись в очередную обновку, Памела заметила, что Джим исчез из номера. Невозмутимо спокойная, она отправилась на поиски, одетая в новую тунику.
Когда она увидела его в бассейне, без бороды, с волосами, затянутыми в хвост, весело болтающего с двумя красивыми незнакомками, сердце больно кольнуло. Ее парализовал приступ ревности, но Пам тут же взяла себя в руки, вспомнив о многократно испытанном механизме борьбы с бесчисленными поклонницами за власть над самым привлекательным мужчиной на свете, — механизме, отработанном годами мук и терзаний. Настоящий авторский тренинг, предполагающий полное самообладание и анестезию чувства собственности в отношении своего любимого.
Она замерла на мгновение, глубоко вздохнула, восстанавливая самоконтроль, и с самой естественной улыбкой направилась к нему, чтобы увести с собой. Он, послушный и довольный, последовал за ней.
Той ночью случилось, казалось, невозможное — взаимное постижение, открытие, словно они никогда не знали друг друга.
В ту ночь было именно так. Потом они долго лежали обнявшись, пока Пам не заснула. Джим оберегал ее сон. Через открытое окно он наблюдал за звездами, пытаясь предугадать судьбу.
Ему казалось, что существует что-то превыше их собственной воли, что-то предначертанное задолго до их появления на свет. Он задался вопросом, как узнать, наказание это или дар судьбы, но вскоре сон одолел и его.
Утром он проснулся первым, полный энергии и энтузиазма Его переполняла любовь к Памеле и желание приготовить для нее сюрприз, какой-нибудь особый подарок.
Джим быстро и тихо оделся, боясь разбудить ее, спустился выпить кофе, закурил первую сигарету и направился в сторону рынка. Долго бродил по этому фееричному скоплению восточных украшений, но не нашел ничего, что было бы оригинальным и достойным его единственной женщины в мире в это утро, насыщенное золотым цветом пустыни, что придавал всему оттенок корицы. Оттенок волос Пам.
Разочарование уже начало щекотать его нервы, когда, рассеянно рассматривая совсем не интересовавший его предмет, Джим вдруг увидел странное украшение. Медальон в форме солнца, похоже старинный, с загадочными символами, поблекшими от времени: конусом горной вершины и лунным серпом. Торговец сразу заметил его интерес и, опережая вопросы, заметил:
13
Бёклин Арнольд (1827–1901) — швейцарский художник и скульптор, известен своими идиллическими и мифологическими пейзажами, которые несли в то же время в себе контрасты будущей экспрессивности. Знаменита его картина «Остров мертвых», от которой исходит странный дух жестокости. Считался в кругах символистов Германии предвестником экспрессионизма и сюрреализма.