Киванов оказался прижатым к расположенному в центре зала кубу. Судорожно ухватившись рукой за трос, он испуганно оглядывался по сторонам, но везде видел только свое, размноженное в десятках копий, растерянное, ничего не понимающее лицо. Лицо появлялось, и исчезало, и снова появлялось; оно дробилось на части, ломалось, множилось, отражаясь в нескольких зеркалах одновременно, вытягивалось, кривилось, скалило зубы, становилось неузнаваемо уродливым.
Перебирая руками трос, Киванов попытался выбраться в коридор, через который попал в треугольный зал. Он и представить себе не мог, что ходить среди множества вращающихся зеркал настолько сложно; даже держась за путеводную нить, он никак не мог выбрать верное направление. Казалось, трос опутывает все зеркала и, не обойдя каждое из них, невозможно покинуть помещение. С каждым шагом, — с каждым новым зеркалом, — нарастали раздражение и злость. Обращенные на неизвестных, устроивших этот аттракцион, они выплескивались на отражения, так же бессмысленно и тупо, как и их прототип, ищущие выход из бесконечной череды зеркальных плоскостей. Киванов бил по зеркалам кулаками, толкал их ногами, наваливался всем телом, пытаясь сбить с оси или хотя бы остановить вращение, — все было тщетно.
Борис почувствовал себя загнанным в дьявольски хитроумную ловушку. Но кем? С какой целью? Он выпустил из руки трос и бессмысленно метался из стороны в сторону, пытаясь наугад найти выход. Он спотыкался, падал на четвереньки, полз меж наплывающих на него зеркал, а навстречу ему ползло отталкивающее, отвратительное человекоподобное существо со стоящими дыбом волосами, выпученными от страха глазами и оскаленными в животной злобе зубами. Киванов переворачивался на спину и бил, бил каблуками в морду этого чудовища, а потом поднимался на ноги и, шатаясь, шаря по сторонам руками, как слепой, снова куда-то шел. Но безумная мельница зеркал, дробя отражения, вновь и вновь выталкивала его к центру зала.
Оказавшись в очередной раз притиснутым к кубу-креслу, Борис взобрался на него, прижался мокрой спиной к холодной плоской поверхности и, чтобы не видеть больше мелькающих вокруг отражений, закрыл глаза.
— Надо подождать, — успокаивая себя, шепотом произнес он. — Должно же все это когда-нибудь кончиться…
…Солнце, пройдя одну треть своего пути по небосводу, грело тепло и ласково. Жара наступит позднее. Волны, медленно и мерно набегая на песчаный пляж, растекались белой пеной.
Киванов стоял за обломком скалы, зарывающимся острым краем в буруны прибоя. Осторожно выглядывая из-за камня, он наблюдал за человеком, лежавшим на песке. Человек, как и сам Киванов, был совершенно голым. Он лежал, вытянувшись во весь рост, подложив под голову руки. Казалось, он спит, впитывая всем телом тепло солнечного света.
Киванов вышел из укрытия, подошел к лежавшему и сел рядом с ним на теплый песок.
Человек был точной копией Киванова. Борису это показалось странным, но не более того.
— Привет, — сказал он негромко.
Спавший открыл глаза и пристально посмотрел на Киванова. Его, похоже, тоже нисколько не удивило их сходство.
— Привет, — ответил он. — А я-то думал, я здесь один.
— Я тоже так думал, пока не увидел тебя.
Некоторое время они оба молчали.
Человек приподнялся на локте, потом сел, набрал полную пригоршню песка и начал тонкой струйкой выпускать его. Тысячи песчинок, только что бывшие у него в руке, падали и исчезали среди бесчисленного множества подобных им.
— Как все они похожи…
— Кто? — не понял Киванов.
— Песчинки. Ты можешь отличить одну от другой?
Киванов неопределенно пожал плечами: ему не нравился беспредметный разговор.
Двойник отряхнул ладонь о бедро.
— Ты давно здесь? — спросил он.
— Вторую неделю.
— Странно. Остров не такой уж большой, мы могли бы встретиться раньше. Наверное, так было надо.
— Что было надо?
— Чтобы мы встретились именно сегодня.
— Кому?
— Кому-то, кто все это устроил. — В голосе двойника звякнуло раздражение. — Что ты пристал? Я знаю не больше твоего…
…Первым, что почувствовал Киванов, придя в себя, была страшная головная боль. Боль давила на затылок и пульсировала в висках. Казалось, что голова до предела надута воздухом и вот-вот лопнет.
Проведя ладонью по влажному холодному лбу, Борис поднялся на ноги.
За то время, что он спал или находился в беспамятстве, помещение приняло свой первоначальный вид равнобедренного треугольника. Стены светились все тем же ровным матовым светом без теней. Проход, через который Борис вошел в зал, тоже был на своем месте, в углу. И только желтый пластиковый трос, тянущийся из катушки на поясе, прежде чем уйти в проход, извивался по всему залу причудливыми спиралями и кольцами.