Лебедев ждал. Продолжения не последовало.
– Горю от нетерпения: что же дальше?
– Дальше черед криминалистики, – ответил Ванзаров смиренно.
Разжался мощный рык, от которого пристав вздрогнул.
– Не вздумайте увиливать, друг мой.
– Не имею такой привычки.
– Объяснитесь.
– Как прикажете… Вначале простой вопрос: Морозов задушен?
Нагнувшись со своего гвардейского роста, Аполлон Григорьевич рассмотрел шею, заглянул в широко раскрытые глаза и в раззявленный рот торговца.
– Явные признаки удушения, – ответил он. – Окончательно скажу после вскрытия, но пока никаких сомнений.
– Когда он умер?
Поленившись вытаскивать градусник из саквояжа, Лебедев снял перчатку и коснулся мертвой груди. Прикинув нехитрый расчет, заявил, что где-то между двумя и тремя часами ночи, может, чуть раньше, в магазине очень холодно.
– Намного раньше: между одиннадцатью часами и полночью, – сказал Ванзаров и приготовился к буре.
Криминалист нахмурился, заложив саквояж за спину. Будто готовясь к драке.
– Учить меня вздумали?
– Вывод логики.
– Да неужели?
– Две фунтовые свечи, – Ванзаров жестом заставил Лебедева повернуть голову. – Одна догорела, другая почти не тронута.
– Что с того?
– Потухла свеча с правой стороны зеркальной рамы. Почему? Простой ответ: огонек задул поток воздуха, когда захлопывалась дверь. Просто потому, что эта свеча ближе к двери. А левая – чуть дальше, прикрывается ею и отчасти бронзовой рамой. Огонек удержался. Такая свеча горит примерно двенадцать часов. Сравнив разницу между целой и потухшей, получаем нужное время смерти Морозова.
Ванзаров выражал такую невинность, что Аполлон Григорьевич насторожился.
– Хотите сказать, дверь захлопнул убийца?
– Чтобы проверить этот вывод, позвольте вопрос: Морозов мог задушить себя сам?
Упорство чиновника полиции подействовало. Лебедев колебался.
– Видал я, как человек повесился на спинке кровати, стоя на коленях, – ответил он. – Задушить себя проще, чем жить…
– В любом случае, вес тела должен давить на горло тем или иным способом.
– Разумеется.
– В нашем случае Морозов сидит, на шею действует сила только одной руки, как подъемный рычаг, который натягивает веревку из-под стула. Вы говорили, что тело борется за жизнь до последнего. Разве мышцы руки не должны инстинктивно ослабеть, когда была передавлена трахея? Разве рычаг не должен был упасть?
Лебедеву очень хотелось возразить, но не нашлось подходящих слов.
– Жулик, – сказал он добродушно. – Считаете, купцу помогли задохнуться?
– Нетрудно проверить, – ответил Ванзаров.
– Ну, вынимайте вашу логику, – согласился Аполлон Григорьевич. «Шулерские фокусы», как он называл майевтику Ванзарова, доставляли ему особое удовольствие. Приятно, когда разум торжествует. Редкий случай в быстротекущей жизни.
– На полу осколки зеркала.
– Разбито вдребезги.
– Морозов мог до него дотянуться?
Прикинув на глаз расстояние, Лебедев ответил:
– Только ногой толкнуть этажерку.
– В этом случае зеркало упало бы целиком. Но рама на месте. Что это значит?
– Что? – спросил криминалист, предчувствуя наслаждение.
– Стекло было разбито прямым ударом, – последовал ответ. – Встать или дотянуться Морозов не мог. Да и зачем сидеть перед пустой рамой? Это бессмысленно. Прежде чем задохнуться, Морозов смотрел в целое зеркало. Тот, кто был с ним, разбил стекло и ушел. А перед этим помог торговцу задохнуться.
Лебедев был доволен. Только виду не показывал.
– Чтобы мертвец не смотрелся в зеркало? Суеверие?
Отвечать Ванзарову не хотелось. Чтобы не испортить победу признанием, что логика не все может.
– Важно иное: тот, кто был здесь, не дал руке, сжимавшей петлю, отпуститься.
– Это значит…
– Вы правы, Аполлон Григорьевич, – поторопился Ванзаров. – Морозов не собирался умирать. Ему помогли. Вот какой вывод вы помогли найти. Остается теперь убедить в этом пристава…
Пока Лебедев наслаждался собственной значимостью, Ванзаров поспешил спросить:
– Позвольте узнать: почему сказали, что дело это дурно пахнет?
В ответ ему грозно помахали сигарильей.
– Не увиливайте, друг мой! Не заметили главного, так и признайтесь: логика зашла в тупик. Наконец уже…
Ванзаров предпочел не заступаться за логику. Она сама себя защитит.
– И все же, почему?
Ответил Лебедев не сразу.
– Ладно, так и быть, вам скажу… Пристав такое в протоколе не оставит… Знаете, я всякого навидался… Любых мерзостей, какие может выдумать извращенный мозг человека… Картина, в общем, знакомая… Почтенный купец, пожилой человек, ему наверняка за пятьдесят, ночью раздевается донага, садится перед зеркалом, накидывает петлю на шею… К нему приходит некто… Что это такое?