Я отнюдь не сентиментальна и не склонна давать себе раскисать, но в присутствии Эдварда со мной творится нечто странное. Я поняла это еще во время нашей первой встречи, убегая из кабинета. Спящий прекрасный принц после пробуждения оказался королем. Великолепно! Сердце мое не знает, как ему правильно биться. То ли взмыть вверх, то ли рухнуть в пятки. В смятении оно силится исполнить забытую мелодию счастья. С удивлением замечаю, что мои руки дрожат. Я быстро прячу их под стол.
- Еще маленьким я услышал, как один из пациентов отца, приглашенный на обед, играет на стоящем в гостиной рояле. До этого он казался мне нелепой огромной грудой дерева, мешавшей бегать и играть. На моих глазах бесполезный жалкий инструмент преобразился. Я словно увидел исходящие от него магические волны. Этого не описать словами, но мне как будто дали испить из источника истинного зрения, и я наконец-то взглянул на мир другими глазами. Увидел под серым слоем обыденности яркую, играющую красками изнанку. Я находился под впечатлением несколько дней, в течение которых, можно сказать, и решилась моя судьба. Еще ребенком я сделал свой выбор, хотя ни отец, ни мать меня не поддержали. Отец хотел, чтобы я продолжил традицию и как все мои предки, стал врачом. Лечить людей – это призвание, и оно у нас в крови, говорил отец. Но в моей крови было совершенно иное предназначение. Я чувствовал это каждую секунду, когда кровь наполняла сердце, – он вдруг обрывает рассказ. - Я, должно быть, мелю чепуху. Какой кошмар, вместо того чтобы соблазнять симпатичную девушку, я говорю о себе. Так, теперь ты узнала второй мой недостаток – запущенное самолюбие.
- Мне интересно тебя слушать. И пока что ты не сказал ничего такого, чтобы розовый туман в моей голове рассеялся. Ты по-прежнему идеален.
Он комично вздыхает и, словно в приступе горькой задумчивости, подпирает щеку.
- Что же мне сказать такого, чтобы ты могла увидеть истинную мою сущность? В такие моменты я жалею, что никого не убил. Или бандиты еще больше привлекают девушек?
- Музыкант-бандит, м-м-м звучит офигенно заманчиво. Запретный плод сладок.
- Но, как часто замечал мой отец, сладкое вредит здоровью.
- Я точно не из тех, кто бережет свое здоровье. Иначе сидела бы на строгой безуглеводной диете.
- Такая бывает?
- Моя подруга сидела на ней. Никаких пирожных, хлеба и даже фруктов. Только мясо, белки и рыбий жир.
- Жуткое меню, кого угодно убьет.
- К сожалению, она умерла не от диет.
Сама удивляюсь тому, как легко я говорю ему про Элис. И про ее смерть. Горечь, которая обычно поднимается в моей душе, стоит вспомнить прошлое, в этот раз не кажется черной и липкой как битум. Это, скорее, светлая грусть. Словно бы я не тащу прошлое, подобно узнику, несущему свои кандалы, а отпустила его и примирилась с собой. Такая перемена немного пугает. Я привыкла к тому, что иду по болоту, а под ногами хлюпает грязь. Твердая почва кажется непривычной, я не могу понять, как двигаться по ней, я забыла.
1 Ашрам – обитель мудрецов и отшельников в древней Индии, которая обычно располагалась в отдалённой местности. В контексте современного индуизма термин часто используется для обозначения духовной или религиозной общины, куда человек приходит для медитации, молитвы, совершения ритуала и духовного обновления.
Ночью я лежу с открытыми глазами и смотрю на мерцающий огонек свечи. Свет такой слабый, что его невозможно заметить, даже если вглядывался в окно башни. Да и у кого возникнет потребность гулять ночью. Всякие прогулки при лунном свете хороши только на экране ящика, в жизни гораздо более вероятный финал – это не страстная сцена объятий, а перелом ноги и порванная одежда. В густых зарослях, окружающих замок, даже днем непросто передвигаться. Отправляться туда ночью отважится разве что законченный идиот. Или человек, решивший покончить жизнь самоубийством.
Интересно, Элис, будь у нее такая возможность, рискнула бы. Она не верила в рай и ад, для нее было лишь вечное возвращение к источнику энергии, к истоку, из которого мы произошли. Свое тело она рассматривала как телефон с садящейся батарейкой. Когда заряд выйдет совсем, нужно только поставить на зарядку. Поэтому Элис не запрещала ни себе, ни другим разговоров о самоубийстве. Хотя, конечно, кто, кроме нее самой, мог бы говорить в больничной палате о взрезанных венах – вдоль, а не поперек, правило, которое теперь знает каждый, и о кубке с ядом, выпитом каком-то греческим философом.
Но пошла бы Элис одна ночью в глухой лес, где полно ям, вырванных с корнем деревьев и хрен знает каких диких зверей? Тот единственный раз, когда мы вместе пришли в замок Теней, она дрожала. Ее хрупкое тело излучало вполне ощутимые волны паники. Я помню иррациональный страх в глазах и длинные паузы между словами. Помню, как мне хотелось поделиться своей уверенностью. Всю оставшуюся жизнь я пыталась быть сильной за двоих.
В ту ночь, более десяти лет назад, я впервые переступила порог замка Теней – так его прозвали обыватели. Хотя, по моему разумению, тени он давал немногим больше, чем должны давать прочие сооружения подобного размера. Разумеется, замок был мрачен, в его пустых коридорах гуляли сквозняки, а под ногами шуршали прелые листья, истлевшие клочья гобеленов и разный хлам – понять, чем это было раньше, не получалось. Вероятно, осколки богатства прежних владельцев замка. Ни золота, ни бриллиантов мы не нашли. Только холод и тишину. Они засели в каждом уголке, таращились из каждой комнаты, прятались за уцелевшей мебелью. Элис тяжело дышала. Ее ноги в фирменных «адидас» неуверенно ступали по камню. От каждого шага моя подруга вздрагивала, а если нечаянно задевала рукой мраморную вазу или натыкалась на неожиданное препятствие, начинала кричать.
Я делала вид, что не боюсь и мне все по фигу, и меня не пугают ни тьма, ни таинственные шорохи. Я залезла в огромный камин в главном зале. Такой большой, что я могла стоять внутри в полный рост. Как циркач, я развела руки в стороны и поклонилась дрожащей Элис. Она назвала меня глупой и неразумной. Что, в общем-то, значило одно и то же, но я не стала затевать спора. После моего подвига адреналин бурлил в крови, заставляя ощущать себя повелительницей мира и испытывать снисходительность к прочим смертным.
Элис не была бы Элис, не стремись она во всем быть первой, к тому же питая слабость к разного рода эффектам и постановкам. Желая затмить мой триумф, она настояла на том, чтобы забраться на крышу. Это был риск. Лестницы в замке в основном были вытесаны из огромных каменных монолитов, но те, которыми пользовались реже и располагавшиеся далеко от парадных залов, сделали из дерева. После десятков лет забвения перила отвалились, а ступени сгнили и едва выдерживали наш с Элис вес. И все же упрямства подруге было не занимать.
Обливаясь потом и чуть не плача от напряжения и страха, мы выбрались на вершину центральной башни. Элис погасила фонарик, и на нас обрушилось черное небо. Никогда еще звезды не казались мне такими близкими и яркими. Их холодный блеск проникал прямо в душу, замораживая кровь. Звезды говорили, но я была не в силах понять их языка. Те, кто мог получить их послания, давно умерли, а живущим после оставалось лишь слушать тихий неразборчивый шепот. Ветер быстро высушил влажную кожу и пробрался под тонкую куртку. Обхватив себя руками, я дрожала и пыталась понять, что делаю глухой ночью в этом проклятом людьми и высшими силами месте. Меня одолело странное чувство вселенского одиночества, гораздо больше того, что может вынести любой человек. Я была не просто песчинкой (даже в пустыне есть еще миллиарды таких же), я ощущала себя изгоем. Как будто меня внезапно прогнали с праздника, выставили из теплой комнаты на улицу. Я была какая-то потерянная и еще более несчастная, оттого что понимала – искать меня никто не собирается. У человека есть только он сам. Если я умру, то навсегда и окончательно. Это будет так, как будто меня не было. Мысль, как тупое лезвие, засела в мозгу, и любая попытка от нее избавиться вызывала волны боли.