Какой он, оказывается, идеалист!
«Видно, такая уж у меня судьба, — сказала Юля сама себе. — Родилась под созвездием Близнецов, имею сестру-двойняшку. А потому, наверное, и остальные люди вокруг меня двоятся, повторяют друг друга…»
Что ж, в данном случае, может, это и к лучшему. С Лидиным двойником общаться проще и привычнее, чем с некоей загадочной африканской незнакомкой.
— Чего надо? — нелюбезно осведомилась черная Лида совершенно без иностранного акцента, с акающим московским выговором. — Ходят тут всякие…
Как это было знакомо!
— Здравствуйте. Вы Сесиль?
Лида-Сесиль нелюбезно ответила вопросом на вопрос:
— И что дальше?
— Я от вашего мужа.
Сесиль наметанным взглядом оценила фигуру посетительницы, отвечающую всем стандартам подиума.
— В манекенщицы проситься? Пошла вон. Здесь не бюро трудоустройства!
— Да нет, я…
— Откуда адрес узнала, говори! Он в справочники не внесен.
— Матвей мне сам дал.
— Во врет и не краснеет!
— Сесиль, вы не поняли, — Юлька затараторила быстро-быстро, чтобы ее не успели вновь прервать — Я не к нему, а наоборот, от него! Он сам просил меня зайти.
Сесиль, однако, исхитрилась ее перебить:
— Говорила ему тыщу раз: не связывайся с бабами, стриги мужиков! Они не такие приставучие.
— Я не баба! — Юлька повысила голос и произнесла строго и внушительно: — Я автор передачи, в которой ваш муж снимается.
Сесиль, осмыслив это сообщение, переменилась в лице и вдруг вскрикнула по-французски:
— Oh, mon Dieu! — что означало «Боже мой!» От волнения в ее голосе сразу проявился мягкий французский акцент — Экскюзе-муа, извините, пожалуйста! Я слышала о вас много хорошего. Вас зовут Жюли?
Юлька секунду поколебалась и вызывающе, на манер самой Сесиль, а также своей дорогой соседки Лиды, бросила:
— И что дальше?
Похоже, они поменялись ролями. Теперь Юля была хозяйкой положения.
А Сесиль, кажется, сразу разучилась говорить по-русски и только виновато округляла полные, по-африкански вывернутые губы:
— О! О!
Не будь она чернокожей — сейчас, наверное, страшно бы покраснела. Надо сказать, смущение ей шло. И уж, по крайней мере, было больше к лицу, нежели блистательно освоенное российское хамство.
Негритянка сделала приглашающий жест, и Юля отметила про себя, какая трогательно розовая у нее ладошка.
Сесиль метнулась куда-то в глубь квартиры, и Юлю тут же окружили пять очаровательных мулаточек, мал мала меньше.
Лопоча русские и французские слова вперемежку, дети стащили с гостьи куртку и крепко схватили Юлю за руки — две девчушки справа и две слева. А самая маленькая, лет трех, бесцеремонно взобралась к ней на шею, ловко цепляясь за одежду, точно африканский лемурчик.
Журналистку втянули в гостиную и усадили на изящное бархатное канапе.
В квартире было сильно натоплено: видимо, в дополнение к стандартным батареям где-то имелись скрытые калориферы. Возможно, пристрастие к жаре — это единственное, что сохранила Сесиль Кошкина из традиций родной Африки.
Дочурки имиджмейкера, в отличие от их обрусевшей распустехи-матери, выглядели словно сошедшими с рекламного плаката. Яркие платьица с оборочками — длинные, до самых щиколоток, обтянутых белыми ажурными колготками. Ножонки обуты в модельные лакированные туфельки, а не в домашние тапки.
Прически — фантазийно-эксклюзивные. На каждую из них, конечно, было затрачено немало времени и стараний: понятно, почему Кошкин страдал от недосыпания.
На забавных головенках смуглых созданий среди жестких непослушных завитков красовались рыбки, птички, ромашки и незабудки. А шевелюру самой маленькой девочки — по-негритянски кучерявую, однако, по странной прихоти генокода, белобрысую, — венчал крошечный, затейливый крылатый дракончик.
Юлька была рада, что получила «сидячее место». Постороннему в этой комнате двигаться было бы опасно. Повсюду на стенах — идеально чистые зеркала, почти полностью заменяющие обои. Можно врезаться, по ошибке решив, что перед тобою пустое пространство. И поранишься, и интерьер испортишь так, что вовеки потом не расплатиться.
Из-за этих зеркал и жилище Кошкина напоминало столь любимые им парикмахерские.
А девчонки сновали туда-сюда, безошибочно ориентируясь в этом фантастическом многомерном, множащемся пространстве. Зеркальные поверхности отражали их под разными углами, и казалось, что детей не пятеро, а, скажем, полсотни.
«Опять двойники», — подумала Юлька.
Вдруг одно из зеркал отъехало в сторону, и открылся проход в соседнее помещение, по всей видимости, спальню.
В проеме стояла неописуемая красавица. Без всяких преувеличений.
Гладкая черная кожа металлически блестела над глубоким декольте. Огромные бездонные глаза сияли. Длинная шея была горделиво, по-лебединому выгнута.
А волосы… непонятно почему, но они вызывали немедленную ассоциацию со строением Галактики. Это было сложное переплетение затейливых темных локонов, сбрызнутых мерцающим лаком. Звезды в таинственной ночи.
Все это великолепие дополнялось синим, свободным и четким платьем до самого пола, сшитым, казалось, из материи неземного происхождения.
— Аншанте! Рада вас видеть в нашем доме, мадемуазель Жюли! — произнесла незнакомка знакомым голосом.
Ба, да это Сесиль так преобразилась! Оказывается, Колобок-Кошкин не такой уж идеалист!
— Я к вам по делу, — начала было оторопевшая Юлька, но ей уже представляли остальных членов семьи. Каждая из девочек, включая малявку-лемурчика, делала при этом церемонный книксен.
— Это Мадлен — Ленка. Вот Катрин, Катюшка. Третья — Констанс, Таська. Иди сюда, Колетт! Можете звать ее Колькой, хотя у вас, русских, это мужское имя.
Младшенькая, лемурчик, в это время пыталась отодрать пряжку от Юлькиного сапога.
— Вот деловая! — рассмеялась девушка. — А тебя-то как зовут?
— Мур-мур, — по-кошачьи отозвалась крошка. В звуке «р» слышалось мягкое французское грассирование.
Мать пояснила:
— Мы назвали младшую дочку Амур, по-русски — Любовь. Так что она у нас Любушка.
— Амурчик-Лемурчик, — Юлька погладила ребенка по голове с некоторой опаской, боясь повредить дракончика на макушке.
А переменчивая Сесиль неожиданно гаркнула на дочерей резко и сердито:
— Во бестолковые! А кто будет Жюли чаем поить? А ну, чашки сюда, живо!
И пока малышня неуклюже хлопотала по хозяйству, Юля начала агитацию:
— Вы очень любите своего мужа, Сесиль?
Негритянка от избытка чувств даже подпрыгнула на канапе:
— О! О! Без границ.
— Вы должны его выручить.
— О! Жизнь отдам!
— Жизнь не надо. Она вам еще пригодится.
— Тогда что же?
— Согласитесь сняться в моей передаче.
Темные галактики взметнулись, и множество вселенных начали разбегаться, подчиняясь космической центробежной силе:
— Нет!
— Но почему?
— По кочану, — вполне по-русски отрезала Сесиль, вновь напомнив Лиду.
Выдержав паузу и проглотив несколько соленых масляных печеньиц, Юля решила сделать второй заход.
На сей раз она применила испытанный на Лидии прием: диафрагмальное дыхание. Крупные сценические слезы так и закапали в чайную чашку.
Маленькие мулатки собрались возле плачущей, сочувственно на нее глядя.
Любушка-Амурчик протянула ей кружевной платок с вышивкой ришелье, прелестно грассируя:
— На, рева-корова.
— Что с вами? — полюбопытствовала Сесиль.
— Меня выгонят с работы, если я вас не уговорю!
— Хватит заливать-то, — сморщила негритянка нос. Юля тут же прекратила и заливать, и заливаться, поняв, что трюк не удался.
— Может, вы хоть девчонкам позволите участвовать в передаче?
Сесиль даже отшатнулась.
— Думай, что говоришь! — она перешла на «ты». — Рядом с этими намазюканными профурсетками?! Тьфу! Ненавижу! Что Мотенька в них находит?