Юля завидовала Катюшке. Это была ее извечная мечта — потеряться где-нибудь, в совсем незнакомом месте, лучше всего — в чужой неизведанной стране, и отыскивать обратную дорогу самостоятельно, без посторонней помощи, угадывая верное направление по едва уловимым признакам. Почувствовать себя одновременно Мальчиком с пальчик и проницательным Шерлоком Холмсом.
Девушка была бесстрашна и любопытна, а подобное приключение как раз стало бы лучшей подпиткой для обоих этих качеств.
Увы, такого с нею не случалось ни разу в жизни, даже в раннем детстве. У Юли была идеальная топографическая память, и она всегда безошибочно помнила маршрут, даже если прошла по нему всего однажды.
…Но сегодня, в веселый и мокрый мартовский день, это наконец произошло!
Они с Денисом купили бутылку дешевого сухого красного вина и полкило сыра в магазине на первом этаже, и девушка утянула режиссера в замызганную дверь возле подсобки, откуда можно было пробраться прямиком к ее коммуналке.
Нет, «прямиком» — не то слово. Путь к квартире пролегал по кривой, с подъемами и спусками, с крутыми виражами.
За первым же поворотом они остановились и, продавив винную пробку вовнутрь, отхлебнули по глоточку. А потом прижались друг к другу влажными, терпкими от вина губами.
И у Юльки в голове что-то весело поплыло и закружилось. У Дениса, кажется, тоже.
— Блеск! — сказала она.
— Шик! — согласился он.
Еще одно коленце узкого коридорчика.
Опять остановка — всего по одному глоточку и недолгий поцелуй на закуску.
— А сыр? — напомнил он.
— Ох! Забыла на прошлом привале.
— Но возвращаться ведь не будем, правда?
— Ни за что! Полный вперед!
— Здесь нет дороги вперед. Есть только вверх.
— Все выше, и выше, и вы-ше стремим мы полет наших птиц! — пропела Юлька.
— А сыр пусть докушают мы-ши! — подхватил парень.
— И станут толстей, чем Денис! — в рифму завершила она.
— Дутая ты журналистка! Русского языка не знаешь! Толще, а не толстей!
— А я и не толстею.
Они перекидывались репликами, как мячиком. Юлина подача — Денис отбивает:
— Вот и не толстей! Терпеть не могу жирных.
— А худых? Любишь?
— В единственном числе. Не худых, а худую. Худющую. Одну.
— Как ее зовут?
— Секрет! — едва не оступившись, он притормозил. — Ох, тут ступеньки вниз.
— Перед решающим спуском надо немного передохнуть.
Отдых получился активным — заполненным жадными и жаркими поцелуями.
Красного вина еще немного поубавилось.
— Неужели идти по лестнице пешком? — округлил глаза Денис. — Современный человек может изобрести иные способы передвижения, более совершенные!
— Неужели кубарем?
— Глупости! Цивилизация предлагает кое-что получше! Подпрыгнув, Денис взобрался на отшлифованные временем перила и… с улюлюканьем скатился по ним на нижний пролет.
— Бобслей! — призывно крикнул он. — Нет, перилслей! Попробуй, не пожалеешь!
— Лови меня! — с готовностью отозвалась Юлька и последовала его примеру.
Он поймал. И больше уже не отпускал…
Они опустились на выщербленные ступени. Бутылка красного откатилась в сторону, оставляя за собой темный, точно кровавый, терпко пахнущий след.
Хорошо, что куртки и джинсы — на молниях, не придется долго возиться с пуговицами.
Объятия в кирпичном лабиринте! Это было приятно и весело, точно захватывающая детская игра.
— Осторожно! Не уколись о мои острые костяшки! — блаженно смеясь, предупреждала она.
— Обожаю острые ощущения! — на миг отстранив губы от ее маленькой, почти детской груди, отзывался он.
— У тебя волосы длиннее моих, — постанывала она. — Пощекочи меня ими!
— В каком месте?
— Догадайся!
— А, знаю! Между четвертым и пятым ребром!
— А вот и нет! Между шестым и седьмым позвонком!
— Это где?
— А ты отсчитай.
— Считать сверху или снизу?
— Все равно. Только скорее!
— Я в арифметике не силен.
— Зато кое в чем другом — вполне.
— Правда?
— Правда. Ты просто мастер экстра-класса.
— В чем же?
— Ммм… В театральной режиссуре.
— Жестокая!
— Не жестокая, а жесткая. В смысле — костлявая.
— Стройная… Самая красивая… Самая любимая…
— Мы едва знакомы!
— Разве?
— Неделю.
— Нет, вечность!
— Целуй же, целуй меня, Денис…
— Юля… Юленька… Прекрасная моя…
Ничто не мешало им: ни холод каменных ступеней, ни затхлый воздух, застоявшийся среди толстых и влажных кирпичных стен, ни чье-то шуршание поблизости — не то бомжей, не то и вправду мышей, насытившихся забытым сыром.
Юльке казалось, что она взлетает и несется куда-то далеко и высоко, в неизведанные дали, не приземляясь и даже потеряв из виду поверхность родной планеты Земля. Не девушка, а легкое полупрозрачное облачко, насквозь пронизанное солнечными лучами — хотя откуда бы взяться солнцу здесь, в сыром лабиринте?…
Очнувшись, она обнаружила, что не знает, в каком месте собственного дома — гигантской буквы «П» — сейчас находится. И неясно было, в какую сторону идти, чтобы добраться до нужного крыла.
Ее мечта сбылась.
Она заблудилась.
Она влюбилась.
Возможно, эти два глагола — синонимы?
Глава 6
ВЕРНЫЙ ПЕС
— Чертов старый хрен, опять провонял всю кухню своей долбаной редькой! — разорялась толстая, отъевшаяся соседка Лида, зажимая красными бесформенными пальцами нос.
Другой Юлин сосед по коммуналке, семидесятилетний Василий Павлович, смиренно полил салат подсолнечным маслом и сгорбившись, удалился трапезничать в свою комнату.
Казалось бы, давно пора привыкнуть к Лидиным выпадам, а вот старик не мог. Каждый раз болезненно морщился и хватался за сердце. Но не отвечал агрессией на агрессию. Предпочитал ретироваться.
Дородная Лида Кузнецова и ее плюгавенький муженек Боря ненавидели Василия Павловича только за то, что тот никак не умрет: они рассчитывали прибрать к рукам его комнату, когда это долгожданное событие все-таки наконец произойдет.
Зато их маленькая дочка Катя благоволила старику, у него был чудесный аккордеон с перламутром — заслуженная, добротная, еще трофейная вещь. Когда Лиды и Бориса не было дома, «деда Вася» разрешал девочке понажимать на клавиши и кнопочки, и инструмент зычно гудел и мычал, что приводило ребенка в полный восторг:
— Живая гармошка! Ругается, как мамка!
Но еще больше нравилось Катюшке, когда сосед начинал играть сам: тогда «гармошка» становилась не просто живой, а еще и волшебной, и из нее вырывалась музыка.
Девочка хлопала в ладоши:
— Поет! Мамка так не умеет. А папка поет, когда пьяный, но я тогда его боюсь. А сыграй про Чебурашку, деда Вася!
— Так и быть. Только тсс! Никому! Ни маме! Ни папе! — предупреждал запуганный Кузнецовыми Василий Павлович, и малышка свято хранила тайну.
Когда-то старик работал массовиком-затейником, а теперь дискотеки задавили эту профессию, и он нищенствовал, кое-как перебиваясь на скудную пенсию.
Салатик из тертой редьки, который так взбесил нынче Лидию, был для него блюдом редким и праздничным.
Юлю супруги Кузнецовы невзлюбили еще сильнее, чем старого аккордеониста: девушка, въехав сюда, тоже поломала их планы на расширение. И, естественно, не было никакой надежды на то, что эта самозванка, такая молодая, вдруг отдаст Богу душу и освободит жилплощадь.
А сестры Синичкины, как назло, оказались еще и общительны, и к ним вечно наведывались многочисленные гости. Уж это, по мнению Кузнецовых, было вообще верхом наглости.