Выбрать главу

Та не могла, никак не могла обмануть его и предать.

И глаза у нее были не продажными. Серые, быстрые, умные и преданные глаза были у той, его, девушки.

Ее звали Джулией.

А эту, сегодняшнюю, распущенную и беззастенчивую, в прозрачных шароварах, как звать? Как угодно, только не этим прекрасным именем.

Джулия сравнивала его с кентавром, который целится из лука в небеса. А не могло ли случиться так, что он загляделся в ночную черноту с мерцающими звездами и не увидел чего-то важного рядом с собой?

Не мог ли он ошибиться?

Пусть он наблюдал ее предательство собственными глазами, но все же что-то тут не сходилось. Но что?

— Невкусно, мой мальчик? — встревожилась матушка Джефферсон, заметив, что Квентин едва притронулся к ее фирменному черемуховому пирогу.

— Очень вкусно, ма, — ответил он и откусил здоровенный кусище.

— И полезно! — добавила кулинарка. — Кушай, сразу поправишься. У нас черемухой даже женщин на сносях потчуют, чтобы дети выросли настоящими ковбоями.

На другом континенте беременная женщина — правда, не совсем еще на сносях — тоже отказывалась есть.

— Ну хоть солененький огурчик сжуй! — упрашивала ее сестра-близнец. — Все беременные любят соленые огурцы!

— Огурчик? Фу… Трепанг какой-то…

В самом деле, трепангов называют еще морскими огурцами. Гадость вонючая!

В каждом блюде Юльке мерещился трепанг, эта продолговатая мерзость крысино-серого цвета с бородавками. И овощи, и мясо, и даже хлеб — все источало, как ей казалось, едкий запах дальневосточных трепангов.

Даже находящаяся с ней в состоянии войны Лида, и та встревожилась: Юлькина горелка на газовой плите в коммунальной кухне на зажигалась уже недели две.

— Сдохнешь, дура! — ворчала соседка и предлагала жареной картошечки — совсем бескорыстно, без всякой оглядки на возможность Юлиного замужества. — Себя не жалко, так хоть о детях подумай, им скелеты выстраивать надо! Кривоногих хочешь родить или, не дай Бог, горбунов?

Однако и хрустящий золотистый картофель тоже отдавал трепангами, этими пупырчатыми мини-спрутиками.

Ольга теперь выгуливала сестру насильно, как собачонку. Утром и вечером. Старалась завести подальше от дома: может, аппетит нагуляет? Или в какой-нибудь яркой витрине супермаркета ей приглянется что-нибудь вкусненькое?

— А погляди, какие творожные сырки в шоколаде! В твороге кальций!

— Вот эти, длинненькие? Трепанги!

— А вон узбеки инжир продают. В инжире фосфор.

— Вот это, серое, с налетом? Трепанги!

— Сама ты трепанг! Оттрепать бы тебя как следует! Жаль, беременных не бьют. Погоди, родишь — душу отведу… А вот! Смотри какая прелесть! Капуста брокколи! Ты пробовала когда-нибудь? Я нет. Совсем на трепангов не похоже.

— А это как папоротники.

— На тебя не угодишь. Хоть чего-нибудь тебе хочется?

— Хочется посидеть. Туфли жмут. Ноги отекли. Вон лавочка, пойдем? — и она заковыляла к тенистому скверику, золотому от солнца и желтеющих листьев.

Ольга ее обогнала:

— Погоди, подстелю что-нибудь. Здесь какая-то дрянь насыпана, не испачкайся. Ой, да оно еще сверху падает.

Оказалось, что скамейка стоит под большим черемуховым кустом. Оля только хотела смахнуть осыпающиеся ягоды с сиденья, как Юлька оттолкнула ее.

Она стала брать опавшие ягодки по одной и жадно запихивать их в рот. Глотала, даже не разжевывая.

— Что ты делаешь, они же грязные! — Ольга стала ее оттаскивать, да не тут-то было. — Юленька, миленькая, не собирай, я тебе лучше свежих нарву.

Юлины глаза алчно, дико загорелись:

— И побольше!

Она сама не могла объяснить себе, что с ней. Как будто откуда-то из глубины подсознания некий голос подсказал:

— Вот оно! Лови свою удачу! Не упусти свой шанс! Потому что твой шанс — твоя главная ставка — однажды был накрепко связан с этим растением, с черемухой. А уж как именно связан — догадайся сама. Впрочем, можешь и не догадываться. Главное — наешься до отвала, тебе это необходимо!

Юлька и не стала вдумываться. Просто потребовала:

— Рви, Оська! Рви!

Оля как-то сразу заразилась ее азартом. Может быть, ощутила свою значимость: непонятно почему, но от нее сейчас зависело многое.

Нижние ветви уже были кем-то ободраны, и она по-обезьяньи вскарабкалась по толстым сучьям наверх. Ручку от целлофанового мешочка держала в зубах и, пачкая пальцы темным соком, бросала и бросала в пакет тонкие изящные кисточки.

Потом сборщица урожая, увлекшись, решила поступить иначе: обламывала ветки целиком, бросала сестричке, которая тут же принималась жадно обгладывать их, как коза.

Сбежались недовольные бабки, грозились отправить хулиганок в отделение.

Тогда Оля кинула клич:

— Бабулечки! Али сами не рожали! Двинемся бабьим фронтом на спасение беременных!

И старушенции клюнули.

— Двинемся, девочки! — воззвали они друг к другу.

И вот уже Ольга смогла слезть и отдохнуть, потому что на ближайшей квартиры вынесли столовую клеенку, расстелили ее под кустом и ну обтрясать все, что на нем осталось!

Юлька жевала черемуху по дороге домой.

Она ела ее дома на завтрак, обед и ужин.

И еще Лида сварила ей варенье, а остатки насушила и смолола в муку — замечательные будут зимой пироги!

Ольга же, попробовав одну-единственную ягодку, скривилась:

— Рот вяжет. Разве тебе не горько?

— Горько, горько! — счастливо рассмеялась Юля. Лида вздохнула и проворчала:

— Ишь ты… Горько! Горько!.. Прямо как на свадьбе!

Глава 9

БЛИН — СИМВОЛ СОЛНЦА

— Октябрь уж наступил, уж роща отряхает багряные листы с нагих своих ветвей, — размеренно читал преподаватель.

Саммюэль Флинт брал уроки русского языка великого и могучего, правдивого и свободного.

Хозяину сняли гипс, и он снова зачем-то собрался в Россию. Сказал, что по очень важному делу.

Может быть, ему потребуется помощь верного управляющего? А то в прошлую поездку без помощника у Джефферсона что-то явно сорвалось, приехал мрачный, и началось его сумасшествие, с побегами из дому, голодовками и так далее. Что-то нехорошее они сотворили с Квентином, эти загадочные русские, в кольчугах и в медвежьих шкурах.

Но стихи у них, у россиян, красивые, этого нельзя не признать.

— Вы слушаете? — напомнил преподаватель. — Перейдем к следующему. Оно посвящено няне поэта.

«Няня, — снова задумался Флинт. — Вот и я хозяину вместо няни. Без меня он как дитя».

— … заплачет, как дитя, — подтвердил учитель. — Мистер Флинт, вы отвлекаетесь.

— Извините.

— Говорите только по-русски, пожалуйста. В этом смысл моей методики. Тогда вы при необходимости сразу вспомните нужное слово.

И Флинт туг же припомнил:

— Блин.

— Очень хорошо. Это русское национальное блюдо, которое пришло еще из язычества. Тонкая пшеничная лепешка, символизирующая солнце. Блины подают на поминках и на свадьбах.

«Свадьбы, — опять замечтался романтичный Флинт. — Пора бы и нашему хозяину… А он, вместо того чтобы поискать себе хорошую девушку, собирается в эту дикую Россию, где до сих пор поедают символы солнца…»

А о похоронах, на которых тоже подают эти ритуальные пшеничные лепешки, добрый впечатлительный Саммюэль предпочел не думать.

Думай не думай, а они происходят, эти события…

Зеркала и экраны телевизоров в коммунальной квартире большого дома на Дорогомиловской были занавешены черным.

Лидия пекла золотистые блины и рыдала.

В понедельник утром она привычно пожелала Василию Павловичу:

— Чтоб ты сдох, старый хрыч!

А вечером это случилось.

И надо же, прямо на Юлиных глазах.

Неизвестно еще, как это на ней скажется.