– Можно подумать, что ты собираешься ставить спектакль на Бродвее, – проворчала как-то окончательно выведенная из себя Сара. – Буду крайне благодарна, если ты перестанешь смолить свои сигареты, – это единственная привычка, которую я решительно отказываюсь перенимать, даже ради тебя, дорогая сестричка!
– Что ж… Карло тоже не нравилось, что я курю, и посему… – Дилайт неудержимо расхохоталась, прежде чем терпеливо переспросить: – Итак, как зовут моего парикмахера и сколько я даю ему чаевых…
– По-моему, это уж слишком! Марко никогда тебя не видел и скорее всего ведать не ведает о парикмахерах, любимой продавщице у Фьорисси и тому подобном, – с легким раздражением сказала Сара. – Честно говоря, Дилайт…
– Сколько раз повторять, ты его не знаешь, – упрямо буркнула Дилайт. Сара мгновенно представила поджатые губы и нахмуренный лоб сестры. – Тот еще поганец! Его ищейки вынюхали обо мне все, что можно и нельзя. Сара… – Ее голос на мгновение пресекся. – Умоляю, держи ухо востро и ни на секунду не позволяй себе забыться. Чем дольше ты сможешь вешать ему лапшу на уши, тем дольше мы будем в безопасности: я, Карло… и наш нерожденный малыш.
Эту козырную карту Дилайт, вне всякого сомнения, приберегала напоследок, чтобы раз и навсегда положить конец всем протестам Сары, и оказалась права: сестра тотчас забыла обо всем, чувствуя свирепую потребность защитить и уберечь.
– Почему ты не сказала мне раньше? О дорогая, что же тебе пришлось вынести! А тут еще я со своим нытьем… Не тревожься, я тебя не подведу и хорошенько повожу за нос этого мерзкого, хладнокровного… гангстера! Можешь быть уверена, я выскажу ему все, что о нем думаю… Боже! – потрясенно охнула Сара. – Не могу поверить, что скоро стану тетей!
Однако, повесив трубку и по-настоящему осознав поразительное признание Дилайт, Сара все-таки ощутила некие опасения по поводу роли, которую поклялась сыграть. Конечно, это совсем не то, что представлять Офелию в постановке драматического кружка, хотя ее перед каждым спектаклем буквально тошнило от страха. Но тогда по крайней мере требовалось лишь повторять слова автора и повиноваться указаниям постановщика, здесь же приходилось следовать своей интуиции и пытаться подражать манерам и поведению сестры, о которых она имела весьма смутное представление. Оставалось надеяться, что здравый смысл не подведет Сару.
* * *Уже на следующий день ей неожиданно пришлось превратиться в Дилайт. В голове, словно заезженная пластинка, вертелись обрывки сведений, которые надо было накрепко запомнить. Делать нечего – придется идти до конца.
Сара уныло пожала плечами и отвернулась от открытых раздвижных дверей, выходивших на крохотный балкончик с коваными перилами. Дилайт как-то похвасталась, что отсюда виден краешек океана. Как бы Сара хотела, чтобы сестра была рядом… или на худой конец самой оказаться дома, с отцом, мирно играть в теннис или ездить верхом. Черт, она забыла спросить, умеет ли Дилайт ездить верхом. Вероятнее всего, вместо коня она гарцует на «харлее-дэвидсоне»![5]
Но тут Сара подпрыгнула от оглушительного звонка. Она по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке. «Правда, на это есть достаточно веские причины», – напомнила девушка себе, хватая трубку и надеясь, что это Дилайт. Однако услышала мужской голос, что-то невнятно бормочущий.
– Хай… беби! Говорят, ты решила осчастливить эту дыру своим присутствием! Почему не звякнула? Что стряслось? Обломился лакомый кусочек?
Сара нервно сглотнула.
– Я не…
А если он поймет по голосу, что это не Дилайт? Вряд ли она сумеет одурачить близких друзей и знакомых сестры, и, кроме того, кто этот клоун?
– Эй, это Энди… добрый старина Энди, твой траханый жеребец! Помнишь, как славно мы покувыркались в последний раз?
Несмотря на решимость ничему не удивляться, Сара покраснела до корней волос.
– Это и вправду было в последний раз, Энди, – нашлась она и, словно обжегшись, бросила трубку. А вдруг он снова вздумает позвонить? На всякий случай пришлось отключить телефон. Лучше уж показаться трусихой, чем иметь дело с подобными типами! Если же кто-нибудь станет допытываться, почему она не отвечает на звонки, можно ответить, что хотела поспать подольше… Черт!
Сара прикусила губу. Как это она забыла? Завтра придется вставать затемно! Ну до чего же ей не везет! По какой-то злой насмешке судьбы именно с утра начинаются съемки «Мохейва», новой картины Гарона Ханта! Пророческие слова сестры неотступно преследовали Сару, пробиваясь даже сквозь звуки джазовой музыки, доносившейся из маленького приемника, призванного заглушить уличный шум: «Дорогая сестрица, тебе никогда не хотелось узнать, не унаследовала ли ты вместе с лицом мамы Моны частицу ее таланта?»