Одним словом, я так тогда привык, чтобы она все время рядом была, что уже ничего не мог с собой поделать. Когда мы вернулись в Москву, я каждый вечер в Чехов ездил. В шесть заканчивал работу, в девять был в Чехове. Она встречала меня на станции, мы гуляли, я провожал ее и уезжал на электричке в 22.48 совершенно счастливый. Так продолжалось несколько летних месяцев и если бы не ее отец, наверное, могло продолжаться до сих пор. Но отец однажды ее не пустил. Казалось, на мою голову обрушилось небо. Я метался по Чехову, искал ее, потом решился зайти за ней. Зашел несчастным влюбленным, а вышел счастливым женихом. Папаша ее, пусть земля ему будет пухом, служил в МВД. Организовал все четко. Мать ворчала: «Пускай получше узнают друг друга». А он: «Государство определило для этого срок — два месяца со дня подачи заявки в ЗАГС, вот и хватит. А там жизнь покажет». Так и решили. Я, как положено, подал рапорт, что хочу жениться, и еще он мне велел написать рапорт о переводе в их ведомство по специальности. Тогда можно было переходить без потери звания. Меня как-то очень быстро и незаметно перевели, в должности я не потерял, а в деньгах даже немного выиграл.
На новом месте незадолго до свадьбы меня вызвал кадровик, выбор одобрил, сказал, что готовится мой перевод в другой отдел. Велел стараться и оправдать, тем более что в очередь на квартиру меня к зиме поставят как молодого специалиста. «Если с потомством тянуть не будешь, так и двухкомнатную сможешь получить. Так что и тут старайся», — хохотнул он. От этой в общем-то невинной фразы я покраснел, задохнулся, внутри у меня не осталось ни капли крови, вся прилила к голове, язык отнялся, на глазах выступили слезы, меня накрыла какая-то раскаленная волна. Зубков глянул на меня и уже откровенно заржал: «Э, да ты, видать, уже и так стараешься. Но не тушуйся, дело-то молодое. Иди». «Есть», — выдавил я и вышел из кабинета.
Как делаются дети, я знал только теоретически. Свадьба была назначена на 17 октября, пятницу, а что мне делать, когда этот день закончится, я не знал. Свадьбу гуляли в Чехове, и нам были заказаны билеты на поезд, чтобы я мог второй день отгулять с моими родными в Перми. Ни в поезде, ни дома у матери, ни потом еще какое-то время решить столь мучившую меня проблему я не мог. То она боялась, то я боялся, то было больно, то негде. Я дошел до полной трясучки, на работе меня звали «молодоженом» и ничего не поручали, так как было очевидно, что я не в себе.
Наконец однажды вечером я приехал в Чехов. Люда ждала меня одна. «Пошли, хватит мучиться». Я начал что-то говорить, она положила свои пальчики мне на губы: «Не отвлекайся!» Это прикосновение так меня возбудило, что до спальни мы не дошли. Потом, правда, дошли, через какое-то время собрались попить чайку, но снова отвлеклись. Я вошел в то состояние, о котором говорят: «В рукавицах не оттащишь».
Еще раз такое было со мной после ее похорон. Прожили мы все восемнадцать лет, словно молодожены. Как и обещал Зубков, меня перевели в другой отдел, в центральном аппарате, и стал я мотаться по командировкам. Уезжал на несколько месяцев, а чтобы не скучать одной, Люда на это время перебиралась к родителям. А Элька со дня рождения жила у бабушки с дедушкой постоянно. Незамужняя Людина сестра Галя очень любила с ней возиться. Я возвращался из командировки, и Люда переезжала ко мне в Москву. Мы все время до следующей моей командировки не расставались. Она была портнихой, обшивала жен в городке, так что свобода у нее была полная. Элька росла не на моих глазах. Она приезжала в гости, иногда ездила с нами отдыхать.