Первая жена ее первого мужчины. Оксюморон. Дурацкий водевиль, разыгранный по сценарию судьбы, искусавшей ее острыми зубами. Ксения во время вынужденного безделья виделась со всеми, а вот с Верой Петровной не могла. Не хотела смотреть ей в глаза, каяться и надеяться на прощение. Спать с ее бывшим мужем – одно, а вот выйти замуж за ее сына, родить внука и при этом скрывать события одного года, изменившего всю ее жизнь; пытаться забыть, вычеркнуть навсегда из всех закоулков мозга Вадима…
- Ксеня, знаю – не спишь!
Свекровь легка на помине. В возрасте уже, а двигается непринужденно, бесшумно, без старческого шарканья. Никогда домашние не слышали от старшей представительницы семейства жалоб на ревматизм, боль в суставах и прочие напасти. Курить запрещали, но своеволием Вера явно не уступала первому мужу.
Ксения с трудом разлепила веки. Полумрак спальни раскрасился золотым светом – заходящее весеннее солнце падало аккурат на задернутые бежевые шторы. В комнате отчетливо пахло духами Immortal. Надо же, она и не обращала внимания, насколько любимый аромат пропитал ее вещи – от нижнего белья до баночек с кремами на столике перед зеркалом-трюмо. Когда несешься вперед кометой, то тебе не до мелочей. Теперь же, она словно начала смотреть под другим углом, будто слепец, внезапно вернувший зрение. Мелочи кажутся существенными; грядущие события даже не страшат, а угнетают, делают безвольной тряпичной куклой. Она готова услышать о себе нелицеприятные вещи. Однако не готова увидеть в глазах близких терновые колючки укоров, осуждений, презрения.
- Ксения! Хватит прятаться. Не будь нашкодившей девчонкой!
Тем временем, Вера Петровна успела сесть в кресло рядом с кроватью. Ее седые волосы уложены в элегантную прическу. На носу очки в тонкой оправе с изящной цепочкой. Лицо хоть и морщинистое, но старость обошлась с первой любовью Вадима бережно, даже благородно. Не испещрила тонкой паутиной морщинок, не иссушила кожу печеным яблоком, а добавила красок мудрости, разбавила гладкость витиеватостью. Не старуха. Отнюдь. Приятная дама без определенного возраста, гордящаяся своим опытом, пройденным путем.
- Вера Петровна, я бы хотела…
- Я бы тоже хотела, дорогая моя, – безапелляционно выдала свекровь. Ксения внутренне содрогнулась, готовя себя к гневной отповеди о прошлом. Однако Вера, который раз, удивила: - Хватит изображать из себя улитку, залезшую в раковину. Или страуса, или черепаху. Метафор много. Умная баба, сама выберешь определение по нраву. Мне надоело смотреть на тебя в состоянии овоща.
- Можно подумать, я в восторге, - хмыкнула телеведущая, на миг ставшая той «Мраморной Дианой», к которой привыкли за последние годы. – Хочу подняться, сделать хоть что-нибудь, а тело назад тянет. Чувствую себя бабочкой пришпиленной. Сил нет ни на что…
- А поговорить? – серые глаза смотрели внимательно, выжидательно.
- Нужно? – безучастно спросила Ксения, понимая, что пришпиленной бабочкой она стала именно сейчас, под пристальным и проницательным взглядом мудрой, опытной, довольно-таки резкой в суждениях женщины. Вера всегда ратовала за справедливость. Даже в ерундовых вопросах.
- Не мне, тебе, дурочка, нужно!
Во рту сделалось сухо. Язык внезапно сделался ватным. Хотелось вымолвить хотя бы слово. Попросить свекровь удалиться. Можно же прикрыться усталостью, болезнью, слабостью… Да чем угодно, лишь бы не плавится под изучающим, колющим, что тонкий и острый стилет взглядом, давящим на безысходное чувство вины.