- Ксюш, спокойно. В конце концов, растим мужика, а не барышню кисейную. Не ругай Вадика за то, что вырос. Ты его для этого и родила, - веско заявила свекровь. Иногда она поражала житейской мудростью, резкими, бывало грубыми, но абсолютно точными словами. – Отоспится у меня, домой приедет. Спокойно поговорите.
- Ох, Вера Петровна! Не знаю я, о каком вы «мужике» речь ведете. Пока я знаю одно: у меня не сын, а недоросль лопоухая и безответственная! Разве сложно позвонить, предупредить, что задержится, или выпьет, поэтому за руль не сядет? Нет, надо доказывать, идти наперекор. И опять с ним говорить мне. Андрея он и за ухом не ведет. Да и сын ваш тоже хорош! Единственное, что он может, так это сказать: «Сынок, ты уже взрослый. Только не расстраивай маму». Господи! Всё на мне! У Андрея проекты, а я их тащу. У Вадика увлечения – живопись, актёрское мастерство – я их оплачиваю. Сил моих нет!
- Ксюш, вот сейчас скажу фразу, которая тебе не понравится. Но я скажу! – свекровь замолчала, выпуская струйку дыма в сторону от телефона, но телеведущая догадалась об этом.
Никакой управы на мать Андрея тоже нет. Курит в возрасте за семьдесят! А потом, ей же, Ксении, бегай, выискивай врачей, спасай родственницу. Престарелой Веру Петровну мало кто отважился назвать. Сейчас она держала железной рукой музей советского кино, на покой не собиралась в принципе, тем самым, напоминая Ксении ее бабулю, которой давным-давно уже нет на этом свете.
Как получилось, что первая жена ее любимого мужчины стала родным и самым близким человеком, женщина не знала. Понимала, насколько диким такое семейное родство может показаться со стороны, но осознавала прекрасно – никого из женщин в ее роду больше нет. Есть лишь Вера Петровна – мать мужа, заботливая бабушка для внука и ее наперсница, близкая подруга, старшая по возрасту.
Как однажды сказал Костя Меркулов: «Вадим после себя оставил слишком много загадок. Не всегда мы могли понять его при жизни, а после смерти уж и подавно».
Ксения давно уже смирилась с тем, что Вадим связал ее плотно стальными тросами. Вся ее жизнь уже много-много лет вертится вокруг планеты имени Метлицкого, и никогда уже не сойдет с привычной орбиты.
- Ксения, ты связалась с Метлицкими, а это – крест! – Вера Петровна говорила резко, не давая себя перебить и оспорить. - И я тебя понимаю, потому как это мой крест тоже. Была я женой Вадима-старшего, и потому знаю: Вадик-младший той же породы. Ветер, сила, бунт! Это Андрюшка у нас, как был романтиком, так и остался. Идеалист, влюбленный идиот. Ну, так что ты хочешь? Кого еще может воспитать пвседо-интеллегентная баба на пару со своей престарелой матерью-училкой на пенсии? Вадик, он, конечно, его любил, поддерживал, приходил, мне другом и братом остался… Но вот мужского влияния не было у Андрея, что поделаешь. – Горестный вздох. Еще одна затяжка сигаретой. - Ну да ладно. Дела прошлые. А на сына не кричи. Он поймет, что виноват, отшутится, приласкается, как всегда это делает. Только дед в нем проснулся. Не пойдешь против породы… Недавно внучок первую постановку показал. Волосы дыбом на голове поднялись! Вадик воскрес, в наше время пытается опять бузить, доказывать всему миру, на что способен. Эх, Ксюшка, глупая ты девка! Угораздило же так назвать сына-то!
***
Да уж, угораздило! Воспоминания закружились вальсом, подобно сухим осенним листьям на ветру. Ксения зажмурилась, судорожно сжала руль свободной рукой, другой пыталась удержать мобильник, показавшейся свинцовой гирей. Почувствовала тесное пространство машины, поняла – не упадет в обморок от непрошенных мгновений из прошлого, вновь бесцеремонно вторгающихся в ее настоящее.
Она снова прикрыла глаза, сосчитала до десяти. Благо, пробка разрослась на соседние две улицы. Можно заглушить мотор, расслабиться, смотреть, как стеклоочистители стараются, сгоняют влагу с лобового стекла, как габаритные огни впередистоящей машине отражаются в мутной воде на выщербленном асфальте.