Муж стоял около письменного стола, на котором стоял включенный ноутбук. На экране мерцал открытый текстовый редактор. Однако Андрей был увлечен изучением какой-то коробки, откуда он извлекал бумаги, фотографии, не обращая внимания на скрипнувшую дверь.
Ксения застыла, не зная, с чего начать разговор. Она рассматривала его тонкий профиль. Андрей по-прежнему являлся привлекательным мужчиной, хоть и недавно отметившим пятидесятилетие. На висках появилось немного седины. Стильная прическа. Подтянутая фигура. Выразительные голубые глаза. Ассистентки, молодые и не очень журналистки, входившие в его команду, не оставляли попыток привлечь внимание режиссера. Но он всегда оставался верен супруге. Их считали одной из самых завидных и надежных пар в телевизионный среде. Вчера. Что будет завтра – лишь белесый туман. Впереди нет ориентиров, не видна тропа. Возможно, скоро будет обрыв…
Андрей выронил из рук одну фотографию, помотал головой, запустил руки в волосы.
- Нет! Не может быть! – пробормотал он, отрицательно мотая головой.
- Андрюш, я дома. У меня был увлекательный разговор с Борей. Вы скрывали от меня передачу…
Ксения осеклась. Муж резко развернулся, вперил недоуменный взгляд в ее сторону. В голубых глазах застыла боль. Он поморщился с тенью брезгливости. Подошел к ней косо ухмыльнулся, хрипло произнес:
- А ты не хочешь сказать мне, почему скрывала?
- Что? – пролепетала Ксения, понимая, что сейчас упадет на пол. Сердце подскочило к горлу, устроив бешеное родео.
- Это, Ксюша! Это! – Андрей развернулся к столу, схватил фото, которое выронил из рук в момент появления жены в кабинете. Помахал куском плотной бумаги перед глазами. – Как ты объяснишь себя в неглиже и моего отца?! Ялта, да? Ты была с ним там? В последнюю неделю его жизни?
- Андрюш я…
- Смотри же! Ну!
На черно-белом снимке были запечатлены мужчина и женщина. Взгляд с прищуром, косая ухмылка, вызов, брошенный всему миру через объектив. Он прижимал к себе стройную девушку, из одежды на которой были лишь лоскуты цветной такни модного в то лето купальника. За их спинами искрилось море, сияло перламутровым блеском солнце на волнах. Конечно, цвет появился в воспоминаниях. Черно-белое изображение не могло передать всей палитры тех августовских небес, аквамариновых вод и чувств, что жили в сердце.
Счастье с горьким предчувствием беды. Последний день отдыха, солнца, летнего зноя и пенного шепота волн перед возвращением в грозовую Москву. Несколько часов – и машина врежется в железную громадину, преграждавшую дорогу в узком переулке. Рассыплется стекло яичной скорлупой. Кровь зальет расстегнутый ворот модной рубашки-поло, расцветет алой гвоздикой на виске среди темных волос смертельная рана. В сапфировых глазах навсегда застынет немой вопрос…
Надо же! Ксения совсем забыла о фотоаппарате. Вадим с ним не расставался. Снимал ее везде, где только можно: на набережной, в кафе, на теплоходе, на котором они плавали к замку Ласточкино гнездо. На диком пляже, затерянном среди уютной бухты. Она даже не подумала о фотографиях. Костя, оказывается, проявил пленку…
- Я…
- Ты! Да, Ксюха, - прорычал Андрей, делая акцент на последнем слове. – Поэтому тебя так нервировало мое обращение? Он тебя так называл? Молчишь? Сказать нечего?! Тридцать лет, Ксюша! Всё это время ты даже не намекнула мне, что была… что ты…
- Что я спала с твоим отцом? Ты это хочешь у меня узнать? Ну, так вот! Я с ним спала! И ни с кем другим больше… до тебя!
- Я думал… Ты ведь… Как ты могла?! Молчала... И наша жизнь… Столько лет, Ксеня, - он зло застонал.
- Ну, а ты, Андрей? Вот только не надо меня винить во всех смертных грехах. Мы с тобой вдвоем виноваты. Неужели ты не мог подумать, что я – та самая молодая пассия, о которой появились легенды? Даже не думал о той, кто был с Метлицким рядом в последний миг? Ты был слеп и глух! Тебя интересовал все эти годы Вадим. Ты собирал его вещи, неизвестные фото, фильмы, выискивал записи, сделанные его рукой. Андрей, ты растворился в нём. Потерял себя. Каждый день только и слышно было отец то, да отец сё… А я бежала от него, бежала, падала, поднималась и опять бежала, и не смогла убежать! От себя не убежишь. От вас, Метлицких, тоже, - хриплые рыдания вырвались на волю.