Так я размышляла в течение нескольких секунд, как вдруг мимо меня пронесся ураган.
Славик стремительно пролетел на второй этаж, оставляя за собой фосфоресцирующие потоки. «Что бы это могло быть?» Я остановилась в ожидании развития событий.
По лестнице торопливо спускались трое. Впереди шел босс, за ним взволнованный телок, и замыкал это шествие преломленный в пояснице, жалобно присюсюкивающий и оправдывающийся Славик.
— Александр Николаевич… Я только на секундочку. В клозет сбегал… Так приперло, понимаете! И — ни-ни! Бог свидетель! Вышел, а тут такой конфуз. Хвостиком мазнула… Хоть бы увидеть, какая зараза…
— Рома, угомони! — резко оборвал лепет водилы его босс.
— Я только…
Рома метнул свою косую сажень в хлипкое тело Славика, и тот, охнув, неловко ткнулся в пол. Кровь из носа потекла красным ручьем и выкрасила под ногами блестящие лоскуты.
Славик посинел и никак не мог выдохнуть хоть малюсенький глоточек воздуха. Я, ошарашенная произошедшим, бросилась его поднимать.
— С-с-с-у-ка, — прохрипел он сдавленным шепотом.
Я резко поднялась, пошла к гардеробу, взяла свою шубку и на выходе столкнулась с беззаботно посвистывающим Ником.
Он взглянул на меня мельком, как бы не замечая, и я поняла, что должна пройти мимо, не подавая виду, что мы знакомы.
В груди моей полыхало, мыслям и чувствам было тесно, я стала задыхаться и быстро вышла на улицу.
Босс и телок уже шли в обратном направлении. Телок сдержанно жестикулировал и что-то тихо говорил. Когда они поравнялись со мной, я услышала резкую фразу босса:
— Какие вопросы, спрашиваю? Я же все сказал! Не понял, что ли? Не можешь — ищи другую работу.
— Понял, Александр Николаевич! Из-под земли…
— Ты мне надоел! — вдруг резко прервал его босс. — И подними этого…
Окончание фразы я не услышала. Босс и телок скрылись за дверью ресторана, и я осталась наедине со своими мыслями.
К тому месту, где недавно блистала полировкой роскошная иномарка, припарковывался замызганный зеленый «москвичок».
21
— Ну и наглец! — неожиданно произнесла я так, что проходящий мимо меня молодой человек от неожиданности остановился.
— П-п-простите… — Он ничего не понимающим, но виноватым взглядом посмотрел на меня.
— Это не вам, — рассеянно бросила я, махнула рукой и пошла в сторону метро.
Первое смятение прошло. С удивлением я обнаружила, что во мне нет гнева и обиды, хоть и понимала, как цинично меня использовали.
Весна подступала вовсю. Приближалось Восьмое марта. Международный женский день, значение которого за последнее время в меняющейся стране несколько поубавилось, все же будоражил предпраздничным настроением большую часть населения. Юноши носились с красиво упакованными свертками, приценивались к цветам, помещенным в прозрачные коробки с горящими внутри свечами для обогрева. Женщины ходили, загруженные огромными продуктовыми сумками, как всегда, даже в свой праздник, взваливая на себя основную хозяйственно-кухонную часть подготовки.
— Вольф… Вольф… Вольф… — вспоминала я, где раньше могла слышать это имя. — Ах, Вольф! — Меня озарила ошеломляющая догадка. — Ну конечно же, когда-то мне говорила о нем Марта.
С неожиданной ясностью я вспомнила наш разговор у подъезда общежития. Боже мой, как все переплетено, как все взаимосвязано в этом мире! Но, вполне вероятно, что это не тот человек. Уж никак не вяжется представление о безжалостном главаре бандитской шайки с этим милым, почти детским взглядом глубоких синих глаз, с этим нежным касанием теплых рук, с этим страстным пламенем жаркого рта.
«Нет, конечно же, тот Вольф, о котором мне говорила Марта, и этот Вольф — простое совпадение»…
Но откуда такая роскошь? Откуда столько денег и возможностей? А его связи? А рестораны, сауны? Именно об этом я и слышала от Марты.
Я противоречила сама себе. То я уговаривала себя, что Леша — большой талант, молодой, но гениальный художник, который сумел пробить себе дорогу в большое искусство. Но где его мастерская и когда он занимается живописью?
Тогда я предположила, что он удачливый бизнесмен, вовремя вложивший и раскрутивший свои капиталы. Это выглядело более правдоподобно, но тут же появлялась масса несостыковок, терзавших меня.
«Неужели он бандит? Низкий, мерзкий вор, мафиози, так прекрасно маскирующийся, скрывающий свое подлое истинное лицо?»
Идти домой мне не хотелось, и я, резко повернув от метро, пошла в сторону рынка. Собственно, мне ничего не нужно было покупать, но на подходе к рынку расстелили свои клеенки местные пенсионерки и бичеватого вида люди, далекие от пенсионного возраста. На клеенках, расположившихся по обе стороны дороги, лежала всякая ерунда доперестроечного, а порой и дореволюционного периода. Мне нравилось смотреть на пожелтевшие фотографии прадедов и прабабок торгующего люда, на черные костяные светильники, являющиеся скорее антиквариатом, чем предметом бытового пользования, на булавки, цепочки, значки, фарфоровые статуэтки и стеклянные вазы, короче, на всю ту утварь, которую следовало бы поместить в историко-архивный музей и изучать по ней «историю государства Российского».
Поход к рынку несколько отвлек меня от неотвязных мыслей. Я даже поторговалась с одной бабулькой и купила у нее, непонятно зачем, старенькую брошь с отломанным замочком и выпавшими на треть камешками красно-гранатового цвета.
— Ой, спасибо, доченька! Дай Бог здоровья, счастья и любви тебе! — Бабулька складывала мятую тысчонку в маленький прямоугольничек и доставала серенький, вышитый шелком носовой платок, вероятно, чтоб использовать его вместо кошелька.
— Как же, мамаша, — усмехнулась я с грустью. — И счастья даст, и радости. От себя оторвет да в мои руки положит.
— Даст, даст, не сумлевайся! А может, тебе вот и эту брошечку?
— Одной хватит, благодарствую, — ответила я, почувствовав, что еще немного настойчивости со стороны «коробейницы», и я заберу все это барахло вместе с разорванными башмаками неопределенно-растоптанного размера и стану благодарно запихивать покупку в свою маленькую кожаную сумочку.
Я попыталась поймать рукой только что болтавшуюся на узком длинном ремешке сумочку, но все никак не могла нащупать ее у себя за спиной. Я остановилась и без удивления поняла, что сумочку у меня срезали, остался только ремешок, блестящей змейкой тут же соскользнувший в слякоть под ногами.
В сумочке у меня была стодолларовая купюра, несколько отечественных небольшого достоинства, косметика и расческа. Больше всего было жаль записную книжку, но я тешила себя тем, что по совету одной приятельницы, ведущей активный образ жизни, совсем недавно удосужилась переписать телефоны в новый блокнот, а стало быть, не осталась без нужных и интересных мне связей.
Сто долларов — приличная сумма, но усилиями Леши я была устроена на хорошо оплачиваемое место, где отрабатывала практику и получала довольно большую зарплату.
Опять Леша! Ну — бандит, и что? Господи, как мне надоело это самокопание, поиск истины и нравственные мучения!
Да в конце концов, каждый имеет право жить так, как он того хочет. И каждый по жизни своей получит то, что заслуживает.
Я сунула руку в карман и обнаружила там несколько жетонов для метро и сотенные бумажки.
У входа в метро, протянув шапку для подаяния, стоял одноногий калека. Я посмотрела вокруг. Народ обтекал этого человека равнодушным потоком. Изредка останавливались далеко не молодые люди и, суетливо роясь в сумках и тощеньких кошельках, доставали звенящую мелочь и бросали в облезлый головной убор.
Когда тебе плохо, то очень часто утешает мысль, что есть люди, которым еще хуже. От этого ты становишься как бы на полголовы выше себя самого и чувствуешь прилив благодарности ко Всевышнему, что он тебя не покинул и дал тебе возможность жить не в самых худших условиях.