— У вас с Лешей что-нибудь стряслось?
— Вы бы у него спросили! — не очень-то вежливо ответила я. Баба Зина с деланным равнодушием отвернулась и продолжила свое занятие, но было видно, что в глубине души она обиделась на меня.
— Я бы у него и спросила… — через некоторое время произнесла она, подавив в себе чувство обиды. — Но он по комнате, как зверь, метался. Мне показалось странным, что он сам принес деньги. — Она вдруг повернулась ко мне лицом. — Принес сам! И за месяц вперед. — Она подняла удивленно брови, словно раздумывая, что бы это могло значить.
— Почему? — насторожилась я.
— Не знаю. — Баба Зина стиснула рукой подбородок и сквозь пальцы медленно произнесла: — Обещай, что будешь молчать, как рыба об лед.
— Обещаю.
— Понимаешь, мужчины не очень-то склонны к тому, чтобы делиться своими проблемами. Но тут я случайно услышала его разговор с неким Артуром по телефону… Ты не знаешь Артура? — внезапно спросила она меня.
— Ну… Я знаю одного, но, может, это не тот.
— Неважно, — махнула баба Зина рукой. — В общем-то Артур тут ни при чем. Он просто сообщал Артуру, что вынужден будет уехать в Германию, а когда вернется, не знает.
— Зачем? — полюбопытствовала я.
— Там, как мне показалось из разговора, живет компаньон Леши по бизнесу, и Леша узнал, что тот крутит какие-то махинации… Дело очень серьезное, — раздумчиво произнесла баба Зина. — Хотя… Может, я чего и не поняла…
— А потом… — Я тревожно посмотрела на уже отвернувшуюся от меня женщину. Баба Зина энергично терла дверцу бельевого шкафа и, казалось, не слышала меня. Я повысила голос: — А потом он вернется?
— Да не волнуйся ты. — Баба Зина мягко улыбнулась, оглянувшись на меня. — Куда он от тебя? Он же тебя любит! Не видишь, что ли?
— Конечно, любит, — усмехнулась я, недоверчиво пожимая плечами. — Лицемер ничтожный! — вдруг вспылила я.
Баба Зина снова подошла к открытому окну и стряхнула пыль с тряпки. Она никак не отреагировала на мою вспышку гнева, и я чуть спокойней сказала:
— Знаете, сколько я ему гадостей наговорила?
Ответа не последовало, и я, тяжело вздохнув, присела на краешек кресла. Мне стало бы легче, если бы я поделилась с бабой Зиной своими сомнениями и переживаниями, но не хотелось вести эти разговоры за спиной Леши.
— Давайте выпьем, черт побери! — вдруг предложила я и подошла к бару. — Виски? Водку? Джин?
— Джин. С тоником! — азартно воскликнула баба Зина и бросила тряпку на полочку. — Как в кино!
Я налила в бокалы джин, и мы быстро выпили его, я тут же налила еще. Мы снова выпили, и я снова наполнила бокалы, из того же бара я извлекла пачку тонких длинных сигарет, даже не посмотрев, как они называются, и предложила закурить бабе Зине. Аккуратно вынув из пачки сигарету, я погрузилась в кресло и медленно задымила.
— О! Ты умеешь курить? — весело удивилась баба Зина. Она начала пьянеть, и это было очень заметно по ее лицу. Глаза ее заблестели, щеки покрылись румянцем. Она выбежала на кухню и принесла оттуда бутерброды, пару апельсинов и открытые рыбные консервы.
— Печень минтая, — прочитала я, выпуская прозрачные струйки дыма.
— С ментолом, — прокомментировала баба Зина свои ощущения.
До этого момента я курила лишь однажды, в раннем школьном возрасте, сидя с подружкой на шелковице. Задохнувшись тяжелым дымом «Верховины», после первой же затяжки я шлепнулась с дерева, словно переспелая ягода. Еле-еле откашлявшись и придя в себя, я решила, что эта попытка закурить — первая и последняя. С тех пор даже вдыхать табачный дым другого курильщика для меня было страшной пыткой.
Но сейчас я курила так легко, будто всю жизнь только этим и занималась. Так же легко я пила. Никогда до этого не пробовав по-настоящему спиртного, я никак не могла понять, что же чувствует человек в состоянии опьянения.
Я снова плеснула джин в бокалы и, смеясь, посмотрела на бабу Зину. Та, хохоча и корча рожи, рассказывала, как Леша «страдал» без меня:
— Как зверь! Он тебя бе-езумно любит, поверь мне, старой карге! Любит, и не сомневайся! — Она приблизила ко мне лицо и доверительным шепотом произнесла: — А если у него кто и есть, ты — плюнь! По хрену мороз! — Она рубанула в воздухе воображаемым топориком и безвольно откинулась на плюшевую подушку.
— Ирочка-а, — жалобно пробормотала она, — я, кажется, пьяная… А ты?
Я отрицательно покачала головой. Действительно, перед глазами у меня все было четко, и голова ясно соображала. Только ярость и обида, внезапно навалившиеся на меня, куда-то исчезли. Мне захотелось посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что спиртное и в самом деле не подействовало. Я поднялась.
Комната взмывала вверх, и я неуклюже шлепнулась в кресло.
— О! А говоришь — нет! — Баба Зина самодовольно ухмыльнулась и погрозила мне пальцем, мол — пьяная-пьяная, знаем мы таких трезвенников!
Я улыбнулась, чувствуя, как мир вокруг меня преображается. В голове появился какой-то шум, в глазах поплыло, и я опустила веки, старательно вслушиваясь в бормотание бабы Зины:
— Каждые три минуты спрашивал: «Не говорила, куда пойдет?» Я ему талдычу, что и не видела тебя, а он за свое: «Может, записку? Может, звонила?!» И как зверь по клетке: тудык-сюдык.
Сначала я решила, что это слова такие «тудык» и «сюдык», но потом поняла, что баба Зина икает.
Я еще раз улыбнулась, чувствуя, как губы мои растягиваются и пытаются что-то произнести помимо моей воли, и вдруг провалилась в тихий и глубокий сон.
Меня качало, качало, качало… Я плыла, вслушиваясь в шелест волн. Было хорошо и спокойно. Кто-то позвал меня:
— И-и-и-ра!
Я с удивлением подумала, что в этом безбрежном морском просторе не может быть никого. Только я и стихия. Я стала вертеть головой, чтобы понять, откуда исходит зов, но вокруг было темно, и только по плеску волн я понимала, что вокруг море.
Я напряглась всем телом, вслушиваясь в невнятное бормотание воды, и снова услышала голос:
— И-ира-а! — Голос казался близким и взволнованным, но не надрывным, будто кто-то и не кричал вовсе, а напевал мое имя.
— Ты кто? — не открывая глаз, спросила я и попыталась нащупать кого-нибудь рядом с собой. Рука болталась в воздухе и проваливалась в пустоту.
Мне стало страшно, захотелось разлепить ресницы, но веки сомкнулись стопудовым грузом и не хотели подчиняться моей воле. Я встряхнула головой и подумала, может, глаза у меня открыты, а вокруг темь, и тот, кто кричит мне, сам не видит меня и не слышит моего вопроса. Будто мы с ним разделены какой-то странной бесплотной стеной, отделяющей мой мир от его мира. «Мы в разных мирах!» — догадалась я и, сложив ладошки рупором, что есть силы заорала:
— Я зде-есь! Зде-есь я!
Он моментально услышал меня и каким-то образом умудрился схватить меня за плечо и с силой встряхнуть.
Внезапно стало светло. И я, замирая от уж аса, прямо перед собой увидела страшный кровавый взгляд. По телу пробежал озноб, я попыталась встать на ноги, но чудовище цепко держало мою руку, впиваясь длинными грязными когтями в кожу.
«Только бы не упасть!» — думала я, слыша под ногами шум воды и не решаясь оторвать взгляд от мерзкого лица. Мне казалось, что, если я хоть на мгновение выпущу чудовище из виду, оно молниеносным движением сбросит меня в пучину.
Я снова замотала головой. К горлу подкатила тошнота, тело свело судорогой, по лицу заскользили крупные тяжелые капли пота. С удивлением я увидела, что кровавый взгляд монстра стал изменяться, постепенно превращаясь в жалобное, умоляющее лицо Леши. Он отпустил мою руку, поднялся и, медленно повернувшись, пошел от меня. Я молча наблюдала за тем, как он удаляется, и вдруг поняла, что уходит не Леша, а кто-то другой. До боли в глазах я всматривалась в исчезающий силуэт.
— Ты кто? — тихо, почти одними губами, произнесла я вслед, и он, проведя ладонью по волосам, чуть повернул голову и взглянул на меня исподлобья.
«Ник!» — отчего-то похолодело у меня внутри.
— Ник. Ник! Не уходи! — закричала я, но он помахал мне рукой и исчез.