А все государственные проблемы оказывались проблемами всего народа Речи Посполитой: жить становилось всё труднее, налоги всё ощутимее. То тут, то там вспыхивали стихийные крестьянские бунты, которые заканчивались обычно поджогом поместий. Но большинство крестьян на открытое выступление против своего хозяина не решались, так как понимали, что их положение было бесправным и безнадёжным. Поэтому ропот недовольных ограничивался чаще ворчанием и жалобами в кругу своих семей или в корчме за кружкой хмельной браги, распиваемой с такими же горемыками.
Уже на въезде в деревню на повороте Людвиг увидел цыганскую повозку. Видно было, что в ней сломалась ось: пожилой цыган что-то пробовал сделать с колесом, но со злостью ругнувшись на своём языке, бросил колесо и закурил трубку. Возле повозки застыла цыганка неопределённого, как и многие цыганки, возраста, а рядом с ней стояли два цыганёнка лет 12—13. Увидев приближающуюся повозку Людвига, цыганята побежали к ней навстречу, а цыганка, кутаясь от холодного ветра в тёплый короткий кожушок, расшитый цветными нитями, направилась за ними. Однако походка её была неспешная, а лицо выражало спокойствие и, казалось, полное безразличие к окружающему миру.
Подъехав к цыгану, Людвиг придержал коня и спросил:
— Ну что, ромалэ, не выдержал твой тарантас дальней дороги?
Цыган ничего не ответил пану, но к Людвигу подошла цыганка, метя снег широкой цветастой юбкой, и смело и одновременно загадочно обратилась к нему, сверкая карими глазами:
— Ясновельможный пан, давай погадаю: расскажу, что было и что будет, а ты, красавец, дашь денежку для малых детишек.
— Нет у меня сегодня денег для тебя и твоей детворы. Что было — я знаю, а что будет только Богу известно, — ответил цыганке Людвиг.
Но упрямая дочь полей и дорог, подруга вольного ветра не отступала:
— Окажи милость, дай руку, — настойчиво просила она.
Цыганка протянула Людвигу свою руку, предлагая ему сделать то же самое.
— А впрочем, держи, гадай, — ответил Людвиг наглой бабе и, ухмыляясь, снял рукавицу с левой руки и протянул ей руку.
Цыганка взялась двумя руками за кисть, повернула её ладонью вверх, поводила своим указательным пальцем по бороздкам и тихо проговорила:
— Вижу, пан, что не просто тебе живётся, хоть и дом у тебя есть, и холопы, и семья. Но главное — гость у тебя в доме дожидается. — Цыганка подняла глаза на Людвига и добавила: — Гость этот — большим человеком будет... Великие люди будут гордиться, что знакомы с ним, и будут добиваться его дружбы. Уважение и почёт будет он иметь в этом мире.
Людвиг, продолжая ухмыляться, отдёрнул ладонь и надел рукавицу.
— Гостей дома не жду, да и сам я давно дома не был, а именитые и знаменитые ко мне давненько уже не приезжали. Да и что им делать в этом забытом Богом краю, — ответил он жёстко, как отрезал. — Ну, спасибо тебе, ромалэ, развлекла меня немного. А теперь отойди от коня, а то зашибу или покалечу.
Махнув в сторону окраины деревни, где была видна кузница, Людвиг добавил:
— Езжайте к кузнецу, скажите ему, что Людвиг Костюшко приказал починить вашу кибитку. А что будет, только Бог знает.
Последние слова Людвиг произнёс уже в движении. Он слегка ударил плёткой лошадь, и та с какой-то радостной прытью, чувствуя близость дома и полагаемого ей корма, рванула с места.
Цыганка ещё некоторое время смотрела на удаляющуюся повозку, а потом промолвила тихо, качая головой:
— Езжай, пан, встречай своего гостя... — и направилась назад к старой кибитке, подметая снег широкой и длинной юбкой, покрикивая на разгулявшихся цыганят на своём непонятном обычному человеку языке.
II
экля с волнением ждала возвращения мужа. Людвига она любила, но иногда у неё появлялся страх за детей, за себя, за всю семью, за хозяйство, которое постепенно приходило в упадок. Это был не просто какой-то человеческий страх перед чем-то ужасным, а скорее волнение перед неизвестным будущим, которое могло бы стать причиной изменения того образа жизни, к которому она привыкла с детства.
Тэкля родилась в семье православных зажиточных помещиков Ратомских. Семья была большая, а крепкое хозяйство вызывало уважение и зависть у соседей. Её же отец, за свою рассудительность и деловую смекалку, в округе, где они жили, заслуженно имел репутацию добропорядочного семьянина и рачительного хозяина. И всё-таки местное панство вскоре нашло повод поговорить о делах семьи Ратомских в кругу представителей женского пола. Эта вечная, как сама жизнь, тема долго обсуждалась на «девичниках» не только среди солидных мамок, имеющих многочисленное семейство, но и среди молодых паненок, которые были на выданье.