I
рогуливаясь по палубе, Костюшко наблюдал за морем, чайками, членами команды, которые занимались каждый своим делом. Он наслаждался морским видом и свежим воздухом, рисуя в воображении своё будущее. Капитан корабля на мостике о чём-то разговаривал с боцманом, отдавая ему какие-то приказания, и тот утвердительно кивал головой. У боцмана была кучерявая борода. Тут внимание Тадеуша привлёк ещё один человек: на палубу из каюты вышел офицер лет тридцати пяти в форме прусской армии, высокого роста с лихо закрученными кверху небольшими усами. Он подошёл к капитану, и уже втроём они стали живо обсуждать какой-то вопрос, не обращая внимания на шатающихся по палубе волонтёров.
Капитан взмахом руки отправил от себя боцмана, и уже через пару минут матросы установили бак с едой, к которому потянулись проголодавшиеся искатели приключений. Костюшко тоже получил свою порцию немудрёного обеда и устроился удобнее, чтобы подкрепиться.
— Интересная, однако, у нас собралась компания, — внезапно услышал он рядом с собой голос человека, который обращался, по-видимому, к нему на французском языке, но с ярко выраженным акцентом.
Обернувшись на голос, Костюшко увидел стоящего перед ним того прусского офицера, который несколько минут назад разговаривал с капитаном.
— Разрешите представиться: барон Дитрих фон Оттендорф, — отрекомендовался незнакомец и приложил два пальца к виску.
— Бывший капитан армии Речи Посполитой Тадеуш Бонавентура Костюшко, — спокойно ответил Тадеуш, продолжая держать в руках деревянную тарелку с деревянной же ложкой.
— И какими судьбами вас, бывшего капитана, занесло на этот корабль? — заинтересованно продолжал фон Оттендорф.
Костюшко почему-то не хотелось разговаривать с этим пруссаком. Наверно, эта неприязнь была вызвана тем, что этот офицер был всё-таки ПРУССКИМ офицером, выходцем из той страны, которая недавно приняла активное участие в захвате его родины.
— Вы можете говорить со мной на своём родном языке. Я в совершенстве владею не только французским языком, но и ещё тремя, включая немецкий, — заметил равнодушно Костюшко. — А на корабле я по той же причине, что и вы: плыву воевать в рядах армии Вашингтона. Или ваше присутствие на этом судне предполагает другие цели?
Фон Оттендорф уловил неприязнь в голосе Тадеуша. Догадываясь о причинах такого отношения к себе, пруссак присел рядом, немного помолчал, всматриваясь куда-то вдаль за горизонт, и заговорил с Костюшко уже по-немецки:
— Вы правы, я тоже сделал свой выбор и сейчас не марширую по польской земле в рядах армии Фридриха Великого, хотя ранее и служил в ней (фон Оттендорф сделал паузу и внимательно посмотрел на собеседника), а плыву в неизвестное, чтобы помочь какому-то Вашингтону создать новую американскую армию, которая станет в будущем (я так думаю) одной из лучших армий мира.
— Вы республиканец? — более миролюбиво спросил Костюшко, уже с интересом включаясь в беседу.
— Скажем так: мне близки республиканские идеи, но я военный и политикой не интересуюсь, — честно признался барон. — И вы, наверно, спрашиваете, зачем же тогда я плыву в далёкую Америку, когда и в Европе есть места, где я мог бы применить свои силы? Я прав? — фон Оттендорф ждал ответа, и Костюшко подтвердил предположение офицера:
— Правы. Мне непонятно ваше присутствие здесь, если вам всё равно, за кого и ради чего воевать.
— Всё гораздо проще, чем вы думаете. В Европе таких офицеров, как я, полно. Нас как пушечное мясо бросают наши короли в бой ради своих имперских желаний завоевать и прославиться, победить и оставить после себя память в истории. — Фон Оттендорф на какое-то мгновение приостановил свои откровения, обдумывая, стоит ли продолжать разговор с каким-то литвином. Но немного помолчав и не услышав от Костюшко новых вопросов, продолжил:
— А нашему брату-офицеру остаётся только молиться перед очередным сражением, чтобы пуля-дура или осколок картечи не ранили тяжело в бою, а лучше бы убили сразу, чтобы не мучаться потом всю жизнь инвалидом.
— Вы думаете, что в Америке будет по-другому? — ещё с большей заинтересованностью спросил Костюшко. Ему уже начинал нравиться этот философский разговор.
— Не совсем, но по-другому, — сразу ответил фон Оттендорф.
— Почему же? — Костюшко потерял интерес к еде и отставил свою миску в сторону.
— Да потому что там, — фон Оттендорф показал рукой на далёкий горизонт, — нет Фридрихов Великих, а среди бывших фермеров и охотников почти нет профессиональных военных, которые бы смогли из этой стихийно сформированной армии создать достойного соперника англичанам.