Наблюдая за ходом проводимых работ с чертежами будущих укреплений в руках, Костюшко обратил внимание на двух всадников, приближающихся к воротам крепости.
«И кого это несёт?» — только и успел он подумать, как его хорошее настроение резко пошло на убыль: с большой досадой в одном из всадников он узнал «старого знакомого» Бенедикта Арнольда. Ещё с большим для себя удивлением Костюшко обратил внимание на его генеральский мундир. Но и этот удар был не самым неприятным для него в этот солнечный день.
Генерал Бенедикт Арнольд со своим адъютантом подъехал к Костюшко, но не спешился, а, саркастически улыбаясь, победно смотрел на Костюшко сверху вниз.
— Здравствуйте, полковник. Как проходят строительные работы? — спросил важный всадник главного инженера цитадели.
— А почему вас это так интересует? — с вызовом спросил Костюшко.
Не слезая с лошади, продолжая гарцевать перед полковником Костюшко, генерал Бенедикт Арнольд громко прокричал, чтобы услышали все проходившие в этот момент рядом офицеры и солдаты:
— Информирую вас, что с сегодняшнего дня я назначен комендантом Филадельфии и буду лично контролировать ход строительства крепости. Поэтому через час прошу вас с докладом ко мне. Где расположен штаб гарнизона?
Костюшко молча показал рукой на стоящее недалеко новое здание с флагштоком.
Бенедикт Арнольд резко дёрнул поводья и направил лошадь в сторону расположения штаба. Когда всадники скрылись за облаком пыли, Костюшко бросил на землю чертежи и ругнулся на родном языке. Однако ни солдаты, ни офицеры, которые слышали это ругательство, ничего понять не смогли, а только с удивлением посмотрели на своего командира.
В Филадельфии стояла чудная летняя погода, когда вечером не хочется идти домой, а появляется желание в одиночестве посидеть на скамейке в саду. Как хорошо послушать пение птиц и насладиться приятными чувствами маленьких радостей этой жизни, оставаясь, пусть и на короткое время, наедине со своими мыслями и природой.
Генерал Бенедикт Арнольд с трудом поднялся без трости со скамейки и потихоньку поковылял в дом, где его ждала на ужин молодая супруга Пэгги. Красивый дом генерала вызывал зависть многих соседей и одновременно давал повод поговорить на тему состоятельности его хозяина. При этом с иронией и осуждением они вспоминали скверный характер его молодой красавицы жены, которую пожилой генерал с трудом «отвоевал» у её отца, успешного торговца-квакера Шиппена из Филадельфии.
Когда отец Пэгги «сдался» на милость победителя и дал согласие на этот неравный брак (девушке было лишь 18 лет, а зятю — 39), Арнольд на радостях купил самый дорогой дом и обставил его с роскошью дворцов турецких султанов. В каждой комнате этого дома висели дорогие картины, дорогая и красивая мебель украшала интерьер большой гостиной, а завершал это великолепие изящный огромный камин, отделанный причудливыми изразцами. Правда, в этом доме хозяин бывал не так часто, как ему бы хотелось. Большую часть времени генерал Бенедикт Арнольд проживал в Вест-Пойнте, а в Филадельфию к дорогой супруге он наведывался раз в неделю, а иногда и реже. Однако Пэгги это не расстраивало, а скорее радовало: отсутствие мужа не мешало ей наслаждаться жизнью, при этом не приходилось выслушивать упрёки ревнивого мужа.
Слуга подал генералу его трость с белым набалдашником из слоновой кости, и Бенедикт Арнольд как можно бодрее вошёл в гостиную, где уже ужинала в одиночестве его жена.
— Какой чудесный вечер, дорогая, — начал с порога генерал, — ты не находишь?
Пэгги с невозмутимым лицом красивой аристократки повернулась на голос мужа и вдруг выругалась, как уличная торговка:
— Чёрт возьми! Я сегодня встретила на улице соседку, жену одного из штабных офицеров (не помню даже, как её зовут), так она со мной не соизволила поздороваться.
Бенедикт Арнольд, привыкнув к вспыльчивому характеру своей супруги, постарался успокоить её уязвлённое самолюбие:
— Не принимай это так близко к сердцу, дорогая, — Арнольд наклонился к жене, чтобы поцеловать её белоснежную и изящную шею, но Пэгги уклонилась от его ласки. — Просто они все завидуют тебе.
Генерал присел на стул, а негр-слуга незаметным движением принял от него трость и тут же подал ужин. Устроившись поудобнее, Арнольд с отменным аппетитом начал проглатывать пищу, а Пэгги угрюмо сидела за столом и уже ничего не ела. Наконец она первая не выдержала и предупреждающе прошипела: