***
Рафаэль Вагнер стоял у приоткрытого окна и смотрел, как туристы заядло фотографируют кафедральный собор святого Стефана. Впрочем, как и всегда: эта достопримечательности была особенно любима гостями Вены. Герр Вагнер же предпочитал Чумную колонну. Она была неотрывно связана с его прошлым: именно чума когда-то толкнула его выбрать бессмертие и вечный холод в замершем сердце. Впрочем, сейчас ему было совершенно не до того.
Впервые за долгое время Рафаэль был очень недоволен. В его планы, в его борьбу совершенно нечаянно вмешалась третья, причём крайне надоедливая сторона. Самым же раздражающим было то, что сторона в упор не понимала предупреждений и продолжила свою деятельность вполне себе намеренно и даже со вкусом.
Третью сторону звали Владом Годяну, и она в своё время уже доставила Вагнеру множество неудобств.
Рафаэль думал. Цитесиан уже давно наступал ему на пятки, что называется, но именно наступал, а никак не обгонял. Теперь же у этих сумасшедших учёных, живущих на голом альтуризме и бессмысленном человеколюбии, вдруг появился шанс его, графа Рафаэля Вагнера, вампира поистине хитрого и умного, опередить. Это совершенно никуда не годилось.
Он не терпел разбазаривания и глупой благотворительности, он хотел делать деньги на том, что так напряжённо искал, и был вовсе не готов с кем-то конкурировать и уж тем более смотреть, как результаты многовековых исследований раздают чуть ли не бесплатно и кому попало.
Вагнер не любил проигрывать. Тем более таким навязчиво добрым и бестолковым людям.
— Герр Вагнер? — он обернулся на голос и чуть кивнул, приглашая вошедшего присесть. Его адвокат, поверенный и ближайший помощник, Максимилиан Эдельштейн, никогда не беспокоил его просто так.
— Что-то случилось? Есть сдвиг в нашем деле? — Рафаэль спрашивал без особого интереса, не слишком надеясь на сведения касательно борьбы, которая сейчас занимала его более всего.
— Да, — коротко отвечал Эдельштейн, вынимая из простого чёрного кейса какие-то снимки.
— Я слушаю, — Вагнер напрягся, опустился за большой письменный стол, устроил подбородок на кончиках переплетённых пальцев.
— Влада Годяну видели в музейном квартале с каким-то парнем, вот фотографии. Он отдал Годяну что-то вроде записной книжки и лист бумаги, возможно, письмо. Затем они взяли машину и буквально несколько минут назад выехали за черту города. Не уверен, что сможем засечь их, но если они появятся в каком-нибудь населённом пункте, мы об этом обязательно узнаем, — Максимилиан говорил тихо, и его глаза за стёклами очков казались одинаковыми и не выражающими ничего. Возможно, сейчас так оно и было.
— Это неплохо для начала, какой-то идиот потерял его след ещё в Бухаресте, и меня это огорчило, но я рад, что ты лично взялся за дело и, как следствие, предоставил мне вполне удовлетворительный результат, — Рафаэль с одобрительной улыбкой кивнул, окинул взглядом кадры. — А что за парень-то? Не удалось понять?
— Нет, разговор записать не получилось. Я лично его не узнаю, однако память на лица у меня отвратная, не могу быть уверен, что не видел его раньше, — Эдельштейн приподнял очки и пригляделся, покачал головой. — Нет, не припомню.
— А я, пожалуй, понял, кто он, — Вагнер откинулся в кресло, чуть отодвинулся от стола, положил ногу на ногу и теперь задумчиво крутил в пальцах распечатку. — Ты говорил, у Мартелла остался сын?
— Всё верно. Конрад Мартелл, двадцать лет, студент, учится на искусствоведа. Сирота уже пару дней как, — на мгновение левый глаз съехал вправо — Максимилиан всю жизнь немного косил — и это не укрылось от взгляда Рафаэля.
— Ты порой слишком сентиментален, друг мой, — почти что мягко заметил он. — Это того не стоит. Все мы теряли родных, такова участь бессмертных.
— Юноша не выбирал, в отличие от нас, герр Вагнер, — ответил Эдельштейн, вновь возвращая себе прежнее самообладание.
— Это верно, но… жизнь жестока, и ни они, ни я не должны делать ради кого-то исключения, — Вагнер бессовестно и как-то цинично, но в то же время совершенно неискренне улыбался, чуть приподняв брови.
— Безусловно, — не стал спорить Максимилиан. — Ваши дальнейшие указания?
— Продолжайте слежку, я хочу узнать, куда они направляются, какова их цель. У нас есть возможность узнать, с каких воспоминаний начал покойный Ян Мартелл? Это облегчило бы задачу, — буднично ответил Рафаэль, откладывая снимки, и Эдельштейн поспешно убрал их.
— К сожалению, нет, однако наши учёные работают над этим. Это, вероятно, какая-то особая техника, завязанная на использовании катализаторов и, как бы смешно это ни звучало, внушении, но я толком не знаю. Мы можем утверждать, что покойный Мартелл был обыкновенным человеком? — уточнил Эдельштейн, внимательно посмотрев на собеседника и попытавшись уловить его эмоции, но тщетно.
— Нет, конечно же, — ответил Рафаэль Вагнер так, будто бы это было само собой разумеющееся. — Полагаю, он всё-таки обладал кое-какими способностями. Его двоюродный прапрадед был нам с тобой подобным. А вампиры поразительно хорошо владеют аутогипнозом.