Ассанта его любила. Чувство у неё было болезненное и тяжёлое, оно её душило и разрывало грудь. Ассанта клялась Лучиано в верности, клялась быть ему хорошей женой и старалась своим клятвам следовать, но с каждым годом их отношения становились только хуже. Нет, Лучиано её тоже любил: по-своему, собственнически и урывками, когда пребывал в хорошем настроении, но в прочие дни… Ассанта так не могла. Терпеть у неё получалось, а вот жить… Разве это жизнь?
Но всё-таки было у неё кое-что от этого: приятное, тёплое, крохотное, но запрещённое. Ассанте нравился Рикардо. Лучиано звал его лучшим другом, хотя и обращался порой, как с худшим из врагов, и всецело доверял. Последнего не удостоилась даже Ассанта, хотя почему «даже»? Если подумать, она вряд ли имела на это право в глазах мужа.
И Рикардо она тоже нравилось. Ассанта видела, как он на неё смотрит, как обращается, как говорит, и понимала: так нельзя. Ей казалось, что они предавали Лучиано, и душу заполнял стыд. Ассанта думала, что грешит, и всякий раз винилась перед Богом на дубовом кресте. Бог молчал.
— Ассанта! Ассанта, чёрт подери! — раздалось откуда-то со стороны дома, и она с сожалением вынырнула из таких уютных, но таких неправильных мыслей о Рикардо, заложила книгу, выпрямилась, поднялась навстречу Лучиано.
— Я зову тебя, зову, а ты молчишь! — тот выглядел взволнованным, даже напуганным. — Слава Богу, всё в порядке, — неожиданно обнял. — Ты же знаешь, сейчас опасное время. Почему ты не взяла охрану? — строго посмотрел.
Ассанта, удивлённая таким его поведением — раньше Лучиано мог днями о ней не вспоминать — мягко обняла его в ответ и почувствовала, что его мелко-мелко трясёт.
— Прости, я задумалась, — ответила она смущённое и тут же добавила, заметив, как недобро сузились его глаза: — О нас с тобой, милый.
— Да? — Лучиано немного расслабился, но дрожь не прекратилась. — И что же?
— Знаешь, давно вот не сидели вместе в саду, — соврала первое попавшееся Ассанта. — Помнишь, как раньше? В первые месяцы после свадьбы?
— Верно, — несколько отстранённо ответил Лучиано. — Так почему ты не позвала охрану? — вновь повторил он.
— Они и так стоят вокруг садовой ограды, — постаравшись сделать тон как можно более виноватым, сказала Ассанта. — Что мне может угрожать?
— Люди Вагнера хитры, — весомо пояснил Лучиано. — Меня уже несколько раз пытались отравить, разве ты забыла, как мне было плохо пару недель назад? А ведь это всё твои игры в кошки-мышки с Вагнером. Бывший жених, не так ли? — он опять сощурился.
— Несостоявшийся. Увидел меня на каком-то приёме, вот решил дерзнуть. Он прекрасно понимал, что ничего не получит: мы давние враги, — быстро произнесла Ассанта: ссориться с мужем, особенно сейчас, ей хотелось меньше всего.
— Правда, — Лучиано осторожно поцеловал её. — Пойдём, прогуляемся, — потянул за собой в глубь небольшой апельсиновой рощи. — Со мной тебе ничего не угрожает, — бережно взял под руку. Мутти тенью шёл позади.
Ассанта в очередной раз подумала о том, что это жуткий заколдованный круг. Но чего Лучиано так боялся, когда нашёл её? Или это был страх не смерти, не ранения, а… страх не осуществить задуманное? Последнее время муж ходил сам не свой, то звонил кому-то, то писал, то вообще запирался у себя в кабинете один, даже без Рикардо, и работал. Раньше он этим не отличался, да и обязанностей у него было немного: основная ответственность всегда лежала на плечах Ассанты. Что же происходит теперь?
Ассанта задумалась. Годяну, смерть Мартелла, рукопись, работу над которой решили возобновить… Может, Лучиано искренне хочет помочь? Он никогда не проявлял интерес к делам «Цитесиан», но вдруг?
Прочее она даже в самом страшном сне и предположить не пожелала.
***
Орбан получил распоряжение ровно в ту же секунду, когда к порогу чуть покосившегося дома на Овертум подъехало новенькое жёлтое такси. Он хмыкнул, наскоро припомнил, как обращаться птицей, похлопал себя по карманам, проверяя, всё ли на месте, дождался, пока Годяну с Мартеллом выйдут из дома и загрузятся вместе с вещами в машину, легко принял обличье воробья и теперь незаметно летел следом. Конечно, мозг маленькой птички умом не блистал, но на простейшие логические цепочки его, к счастью, хватало. Поэтому Орбан пытался понять, как бы прикрепить жучок так, чтобы вечно видящий всё Годяну ничего не заподозрил. Создать суматоху в аэропорту? Они не в родной Румынии и не в девяносто первом. Отвлечь на что-то? Он наверняка возьмёт вещи с собой или оставит на Мартелла. Мартелла… Орбан чуть не упал прямиком на чей-то балкон, но вовремя выровнялся и теперь уже летел более осторожно. Нет, всё-таки воробьям противопоказано так много думать. Но Мартелл… Если отвлечь его? Тут Орбан уже действительно свалился на подоконник в бегонии, встал, отряхнулся и нехотя признал, что делать столько вещей одновременно он не может. Во всяком случае, в качестве воробья. К счастью, такси встало на светофоре, и Орбан, успев отряхнуться и вновь взлететь, теперь уже не отставал, стараясь чувствовать себя птицей. Он был уверен: Годяну сейчас начеку, слежку-то его, Орбана, предшественника, заметил. А Орбана почуять ему и того проще.