После восстания якобитов, как стали называть сторонников изгнанных Стюартов, в 1715–1716 гг., впервые в их длинной череде завершившегося вторжением поддержавших претензии Стюартов горцев в Нижнюю Шотландию, а затем и собственно в Англию, правительство Соединенного Королевства было вынуждено не ограничиваться одним рассеиванием, пленением и наказанием жителей Горного Края (как в тех редких случаях прежде, когда это вообще было возможно). Потребовалось продолжительное военное присутствие в Хайленде, чтобы основательно утвердить военно-политический контроль правительства в этой части страны[12].
В то же время в конце XVII — первой половине XVIII в., когда укрывшаяся на континенте династия находила вооруженную опору главным образом в Горной Стране, правительственные чины и их агенты в Шотландии составили более сотни различного рода аналитических записок, отчетов, мемориалов и рапортов о положении на мятежной гэльской окраине[13]. Многие из этих сочинений принадлежали перу чинов, отвечавших за хайлендскую политику Лондона, их явных и тайных агентов. Именно эта аналитическая литература послужила источником основных сведений и рекомендаций при определении правительственных курсов в отношении британского присутствия в Горной Стране.
Таким образом, умиротворение Горной Шотландии сопровождалось не только увеличением числа британских гарнизонов, но и формированием определенного корпуса текстов (записки, рапорты, мемориалы, описания, отчеты, травелоги, памфлеты, военно-политическая корреспонденция), отражавшего восприятие края в Англии и значительной части Нижней Шотландии и послужившего идеологическим обоснованием для политики Лондона на гэльской окраине. Их разбор помогает понять, как на Горную Страну и горцев смотрели из Лондона, как британские чины «прочитывали» действительность Горной Шотландии в 1689–1759 гг., в какой степени такое «прочтение» формировало политику Лондона в крае[14].
Кроме того, растет интерес историков к изучению природы, характера и особенностей взаимодействия гуманитарного знания и политической власти в рамках колониальной и окраинной политики европейских держав эпохи раннего Нового времени в целом. При этом их усилия по экономической модернизации, политическому переустройству, социальной инженерии, формированию новой идентичности и укреплению лояльности в заморских колониях и на внутренних окраинах метрополий являются предметом пристального интереса не только среди профессиональных историков[15]. Современная антропология (как область профессионального научного знания) и гуманитарные интервенции (как область провокационной политической практики) в иной этнокультурной среде состоят между собой во многом в тех же отношениях с точки зрения содержания и характера познавательных практик, что и колониальное знание о новообретенных землях и империализм эпохи Просвещения и первых глобальных империй[16].
Обилие этих типологически и содержательно сопоставимых примеров позволяет выводить генеалогию такого колониального знания от лидеров империалистической гонки раннего Нового времени к мировым и региональным державам современного мира, в той или иной мере также реализующим в своей внешней и внутренней политике различные колониальные и имперские практики[17]. Обращение к историческим прецедентам способствует лучшему пониманию их специфики на современном этапе.
Разумеется, существует вполне определенная разница между профессиональными гуманитарными исследованиями и работами, обслуживающими интересы и нужды отдельных держав. Однако с точки зрения исторического анализа в сложной и многогранной области (пост) колониальных и имперских исследований эти сочинения представляют собой весьма продуктивный объект для изучения стремительно набиравшей вес в рамках проекта Просвещения политики знания. В том числе в вопросах, связанных с особенностями и характером колониальных народов.
В этом плане опыт решения «Хайлендской проблемы» посредством интеллектуальной колонизации Горной Шотландии ответственными за ее умиротворение чинами, пытавшимися вскрыть конфликтный потенциал местных социально-экономических, политических, культурных норм и традиций и соотнести их с принципами, провозглашенными Англо-шотландской унией 1707 г., представляется сейчас особенно важным для изучения, особенно в свете современных проблем регионализма, сепаратизма и интеграции на государственном, региональном, глобальном уровнях.
12
См. подробнее:
14
Взаимные этнические представления англичан, шотландцев и ирландцев уже становились предметом исследований в отечественной британистике, напр.:
15
См., напр.:
16
Так, авторы нового полевого устава армии США («FM 3-24», по образцу которого составлен новый полевой устав армии Великобритании «JDP 3-40»), предполагающего «культурный» подход к решению военно-политических задач в том или ином «
17
В этом смысле весьма примечательно, что сейчас задача формулируется так же, как и почти три века назад: «завоевать умы и сердца» местных мятежных народов. Намерение старшего Данкана Форбса из Каллодена, одного из самых стойких сторонников Вильгельма Оранского в Горной Стране, вслед за Славной революцией вновь «заполучить сердца для короля», поддержанное полвека спустя лордом Грэнджем, одним из наиболее глубоких комментаторов хайлендских реалий на службе правительства, предполагавшим «силой христианства повлиять на умы и сердца» горцев и так цивилизовать Горный Край, вполне соотносится с мнением генерала сэра Джерарда Темплера, генерального комиссара и верховного главнокомандующего в Малайе (1952–1954 гг.) во время действия чрезвычайного положения в этой британской колонии (1948–1960 гг.), полагавшего, что «ответ заключается не в посылке большего числа войск в джунгли, а в сердцах и умах людей»: