— Кого?
— Человека, который умирал. Его агонию.
— Кто умирал?
— Понятия не имею…
Шеф выключил проектор и уставился на меня. На нас обоих увиденное произвело удручающее впечатление.
— Что скажешь — спросил меня собеседник.
— Невероятно…
— У него очень сильное сердце, иначе он бы давно умер от таких нагрузок.
— Он сказал, что хорошо чувствовал человека, которого убили.
— И при этом, — вставил шеф. — Он вел беседу с дежурным врачом.
Невероятно, — повторила я, занятая другими мыслями. Мне припомнилась сцена из далекого детства, когда Сол, тогда еще пятнадцатилетний мальчишка, умолял меня выслушать его.
«Я чувствовал его агонию, его боль и страх», — бормотал он, бледный от ужаса. Речь шла о мальчике по имени Берни, которого Сол избил до смерти предыдущей ночью. Скорее всего, уже тогда его болезнь давала о себе знать.
— Зачем вы мне показали это? — спросила я, пытаясь отвлечься от неприятных воспоминаний.
— Он хочет с тобой поговорить.
— Со мной?! — воскликнула я. — Откуда он знает, что я здесь?
— Спроси у него сама, — огрызнулся мой начальник.
— Но почему со мной?
— Не знаю. Думаю, ты это скоро сама выяснишь. Кстати, ты обязуешься хранить в тайне все, что связано с этим делом. Уровень секретности — нулевой. Подпишешь файл, прежде чем ты отсюда выйдешь.
— Но почему такая секретность? — Воистину, сегодня день сюрпризов.
— Приказ, моя дорогая, приказ.
Сол также полулежал на подушках со связанными руками и закрытыми глазами, когда я тихонько вошла в его палату. Я думала, он спит, и уже собралась бесшумно выйти, как услышала слабый шёпот:
— Тебе меня жалко, Мэй?
Я только кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
— Не надо, от этого мне еще хуже. Лучше подумай о чем-нибудь хорошем.
Я в растерянности молчала.
— Расскажи мне о днях, когда ты была счастлива.
— Что ты хочешь от меня, Сол?
— Я хочу, чтобы ты чувствовала себя счастливой. Расскажи мне о своей маме. Это счастье, когда есть мама.
Я пожала плечами.
— Это было давно, Сол, и это никому не интересно. Кроме того, нас записывают…
— Прошу тебя, говори и вспоминай, вспоминай только самое хорошее.
Я начала говорить, сначала запинаясь, а потом все больше и больше увлекаясь.
Я вспоминала свое детство, проведенное с родителями, о веселых играх с папой, об откровенных разговорах с мамой, о мгновениях, когда родители меня обнимали, и мне было тепло и уютно в их руках. Я вспоминала наши вылазки на природу и в Музей, наши совместные праздники и выходные, и я чувствовала, как умиротворение заливает мое сердце.
В какой-то момент я увидела, что Сол спит. Он спал спокойно как младенец и даже улыбался во сне.
Я на цыпочках вышла из палаты. Из кабинета напротив, забитого следящей и подслушивающей аппаратурой, высунулась взволнованная и изумленная физиономия моего начальника.
— Потрясающе, — воскликнул он, глядя на меня, как на какое-то чудо в перьях. — Впервые за все время пациент уснул сам, без препаратов.
С этого момента мы виделись с ним довольно часто. Все наши встречи проходили по одному этому же сценарию: я говорила, а Сол слушал, иногда задавая мне встречные вопросы, чтобы подержать беседу. По словам всех лечащих его врачей, да и я сама это видела, его состояние быстро улучшалось. Припадки случались гораздо реже и были не такие болезненные. С помощью оздоровительных процедур и самотренировок он быстро креп физически.
Через год он подал прошение о выписке из больницы, после того как врачи признали его состояние удовлетворительным, а его самого не представляющим опасности для себя и окружающих. Ему было отказано, по причине того, что он должен оставаться под медицинским наблюдением еще некоторое время.
А еще через пол года, после бесконечного числа просьб освободить его, Сол попытался бежать, покалечив при этом 2 медработников и 2 охранников. Мне приказали забыть про него и вернуться к своим прежним обязанностям, но вскоре опять попросили возобновить с ним встречи. Чтобы обезопасить меня от возможных нападений со стороны моего подопечного, между нами всегда была невидимая и очень прочная и упругая пленка, через которую невозможно было пройти.
Характер наших бесед тоже изменился. Как и прежде в основном говорила я, но Сол выбирал темы, которые вызывали у меня исключительно отрицательные эмоции. На мое нежелание вести подобные разговоры он не обращал никакого внимания, своими вопросами и замечаниями намеренно раздражая и зля меня.