— Наш гарнизон сильно поредел, — с печальной улыбкой сказал Дюфур. — Бастьен, Рене… и, может быть, теперь Рамбер. Остаюсь один я. Не слишком ли много жертв принесено было пирониту? И какой ужас, если эти жертвы окажутся бесплодными. Слушайте, если со мной что-нибудь случится, то откройте ящик вот этого стола и возьмите мои записки!
Он на минуту показал мне объемистую тетрадь в зеленом переплете.
— Но не оставайтесь здесь больше ни одной минуты. Спешите в Авиньон и дальше в Париж, в Россию! Нигде не останавливайтесь. В лаборатории ни к чему не прикасайтесь, иначе может произойти несчастье.
— Но ведь оно может произойти и без меня, — сказал я, пугаясь при мысли о запасах этого проклятого пиронита, находившихся в подвале.
— Все ограничится взрывом части здания, — ответил Дюфур. — Там есть предохранитель. Но, главное, позаботьтесь о том, чтобы сохранить мои записки. Там описаны опыты, которые создадут новую эру в науке. Я нашел путь к решению великой мировой загадки, и мне хотелось бы, чтобы теория строения вещества, созданная Дюфуром, не умерла вместе с ним. Пиронит — это только приложение теории, одно из возможных приложений. Главное — мои шесть формул, которые вы опубликуете в каком-нибудь специальном журнале и представите в Академию.
Он еще раз достал рукопись, как будто желая передать ее мне немедленно, но потом решительно бросил обратно в ящик и запер стол.
Часы пробили одиннадцать, двенадцать, и стрелка подвигалась к часу, когда мы вдруг услышали приближающиеся шаги. Они гулко звучали в соседней зале, все ближе и ближе; дверь распахнулась, и в библиотеку спокойно вошел высокий человек, одетый в зеленую охотничью куртку. За ним показался Рамбер.
— Добрый вечер, профессор! — сказал человек в охотничьем костюме, кланяясь Дюфуру и как будто не замечая моего присутствия. — Ловкую штуку вы со мной сыграли, нечего сказать!
— Вот убийца Рене и Бастьена! — громко заявил Рамбер. — Не бойтесь, — он обезоружен.
— Вот убийца Рене и Бастьена! — громко заявил Рамбер. — Не бойтесь, — он обезоружен.
К нашему удивлению, преступник не обнаруживал ни малейшего испуга или растерянности. Он с любопытством оглядывал комнату и, увидев изумленное лицо Морло, сказал с усмешкой:
— Ну и мастер же вы ругаться! Много вы мне наговорили хороших слов в день смерти Рене.
Он произносил слова с заметным немецким акцентом. Впрочем, его можно было принять и за шведа и за датчанина. Судя но внешности, этому человеку было не больше тридцати лет. Его лицо с твердо очерченными линиями напоминало каменную маску; четырехугольный, давно небритый подбородок выдавался вперед, в серых глазах застыло такое подозрительное, настороженное выражение, какое бывает у хищных животных, выслеживающих добычу. Невольно бросалась в глаза огромная рука, в которой он держал фуражку: длинные узловатые пальцы быстро перебирали суконный околыш, и казалось, что эта нервная, необыкновенно подвижная кисть принадлежит другому человеку или живет своей особой жизнью, как самостоятельное существо.
— Как вас зовут? — спросил резким голосом Дюфур.
Убийца пожал плечами.
— Полагаю, что знакомство со мной не доставит вам особого удовольствия, да и к чему вся эта комедия суда? Моя игра проиграна, и следовательно, мне остается только уплатить долг.
Дерзость и смелость этого человека меня поражали не менее, чем Дюфура. И только Рамбер, стоявший с револьвером у двери, сохранял спокойное и суровое выражение.
— Почему вы совершили эти убийства?
— Потому что вас всех, и особенно капитана Рамбера, я считаю самыми опасными людьми на всем земном шаре! — В серых глазах убийцы сверкнуло злобное выражение. — Да и что же вас приводит в негодование? Вы — гениальный ученый, но, как часто бывает с гениями и детьми, не понимаете самых простых вещей! Вас возмущает убийство двух человек, из которых один собирался сжечь всю Землю, а другой хотел перевернуть вверх дном жизнь людей. Или что вы скажете о капитане, который при помощи пиронита мечтает отправить на тот свет четвертую часть населения обоих полушарий? Мы, кажется, тут все, за исключением шофера и журналиста, свободны от всяких предрассудков.
— Вы его видели, — сказал Рамбер, — и теперь мы окончим то, что начали в одной из зал верхнего этажа.
Пальцы человека в охотничьей куртке забегали еще быстрее, ощупывая фуражку, но лицо его оставалось неподвижным.
— Это и мое мнение, — сказал он. — Как бывший офицер, я могу надеяться, что дело будет покончено одним выстрелом?
Капитан утвердительно кивнул головой.
— Надеюсь, больше говорить не о чем. Идем! — И, подняв револьвер, Рамбер пропустил мимо себя преступника.
На пороге последний на минуту остановился.
— У вас есть еще один враг, более опасный, чем я. Не знаю, дьявол он или человек, но берегитесь, Дюфур… Вы все стоите так же близко к концу, как и я!
С этими словами он вышел из комнаты и медленно по диагонали пошел через квадратную залу в ту сторону, где чуть приметно белели окна, пропускавшие слабый свет звезд. Стоя в дверях, я видел, как на каменных плитах загорались мерцающие огненно-желтые пятна, быстро принимавшие голубоватый фантастический оттенок.
— Раз, два, три… четыре!.. — шепотом считал Морло, и когда сказал «семь!» — прогремел выстрел, и следы разом оборвались среди пустынной залы.
VI. Светящийся поток
В моей старой записной книжке я нашел несколько строчек о последних трех днях моего пребывания в лаборатории Дюфура.
Ниже я помещаю эти заметки.
27-го мая. У меня только одна мысль и одно желание: скорее бежать отсюда! Рамбер сказал, что мы уезжаем через пять дней, но даже и этот срок кажется мне бесконечным. Сегодня утром я едва не поддался искушению уехать в Авиньон с каким-то автомобилистом, который при помощи Морло починял свою машину у ворот монастыря. Остается еще сто двадцать часов! Не знаю, чем наполнить это время, так как Дюфур и Рамбер по целым дням остаются в лаборатории, а я, по просьбе профессора, который стал до крайности подозрителен и все чего-то боится, должен безотлучно сидеть в библиотеке, сохраняя от невидимых врагов его драгоценные записки. Меня возмущает уверенность Дюфура, что все люди должны считать за величайшую честь участвовать в его трудах над пиронитом. Он убежден, кажется, что я должен считать себя очень счастливым, волей-неволей служа этому демону разрушения.
28-го мая. Наконец я увидел или, вернее, услышал того неуловимого врага Дюфура. о котором говорил убийца наших товарищей. Впрочем, может быть, это была галлюцинация. Я не знаю. Я ничего не знаю. Новая наука, чудесное открытие Дюфура, его распадающаяся материя для меня так же непонятны и чудесны, как и таинственное, жуткое прошлое, которое смотрит из всех углов этого здания, построенного из камней и мрака, окутанного серой пылью, в которой все исчезает и в которую все возвращается.
Сегодня за обедом я вспомнил, что забыл свой портсигар в лаборатории, и спустился за ним в эту «колыбель пиронита», как Дюфур называет подвал. На рабочем столе профессора мерцал синеватый свет радиоактивной лампы, похожий на свет яркой звезды в морозную ночь. Можно было усилить его до блеска солнца, но я не знал, как это сделать. Печальный серый сумрак сгущался в углах, не позволяя ничего различить в десяти шагах. Неожиданно я услышал тихий мелодический звук задетой кем-то посуды.
— Кто там? — дрожащим голосом спросил я, стоя среди лаборатории.
Молчание. И потом чей-то едва слышный, слабый голос, который заглушался шумом крови у меня в ушах, проговорил:
— Бегите отсюда! Я давно ждал случая сказать, чтобы вы уходили, потому что не хочу вашей смерти.
Мои глаза, привыкшие к темноте, различили у стены подземелья высокую серую фигуру.