Я хотел возразить профессору, что он, может быть, преувеличивает размеры опасности, но промолчал, вспомнив мелькнувшую между деревьями около дороги черную фигуру.
— Желал бы я встретиться с этим негодяем, — задумчиво сказал Рамбер.
— Ваше желание легко исполнить, — насмешливо ответил Бастьен, ловко бросая хлебный шарик в портрет старого монаха, который своими живыми глазами смотрел на нашу компанию из глубины рамы. — Пройдите сейчас по всем галереям, и наверное вы где-нибудь наткнетесь на почтенного Икса.
— И получу из-за угла пулю, как это случилось с Рене.
— Как, дело дошло уже до этого? — спросил я.
— Да, это произошло три дня тому назад, — сказал Рене. — У меня была привычка ходить вечером по одному из бесчисленных коридоров, обдумывая сложные и запутанные вопросы, на которые я наталкивался во время работы в лаборатории. Проходя мимо какого-то отверстия в стене, я вдруг услышал сзади слабый шорох, быстро обернулся, и это невольное движение спасло мне жизнь, так как пуля ударилась на вершок выше моей головы.
— Отчего вы не обратитесь к полиции? — спросил я у Дюфура.
Профессор улыбнулся.
— Во-первых, что же может сделать полиция с этим никому не ведомым Иксом? А во-вторых, — полицейские чиновники слишком любопытны, и я поэтому не хотел бы пускать их дальше порога.
— Я, например, не имею малейшего желания встречаться с жандармами и судебными следователями! — воскликнул Бастьен. — Но они были бы очень рады увидеть меня здесь! А, как вы думаете? — спросил он, обращаясь к Дюфуру.
— Слушайте! — остановил нас Рене, поднимаясь с своего места и вытягивая руку по направлению к боковой двери.
Мы замолчали, и в наступившей тишине отчетливо и ясно зазвучало отдаленное жалобное и невыразимо тоскливое пение.
— Что за чертовщина! — сказал Бастьен, напряженно прислушиваясь.
— Тише! — шепотом остановил его Амбруаз, побледнев от волнения. — Это церковная служба.
— Или ветер, — нерешительно заметил Дюфур. — Все это здание с десятками коридоров и множеством расщелин напоминает огромный каменный орган, в котором рождаются самые странные звуки.
— Но только не слова латинской молитвы, — ответил Рене. — Вот теперь громче, слышите?
Но голос или голоса внезапно умолкли, и, стоя в светлом кругу под лампой, мы могли уловить лишь отдаленный шум деревьев и монотонный стук дождя за окнами. Рамбер, который ничего не слышал, с уверенностью повторил:
— Ну, конечно, ветер, что же еще тут может быть?
— К черту все эти глупые сказки и старые легенды! — закричал Бастьен, с грохотом отодвигая скамью. — Я удивляюсь вам, Рене; вы ведь отлично знаете, что в мире нет ничего, кроме движения. Неосязаемый эфир и его колебания, — вот что такое все вещи и люди.
— Но не могу же я не верить своим чувствам!..
— Лгут, обманывают и чувства! Я верю только разуму.
— Мне тоже показалось, что кто-то пел молитву, — сказал я.
— Вздор! — кричал Бастьен с волнением и так оглушительно стучал по столу, как будто этим стуком желал заглушить голоса целого сонма призраков. — Здесь, кроме нас да еще, может быть, этого подлого Икса, никого нет. Но не станет же Икс, человек в высшей степени осторожный и ловкий, распевать, как дурак, в пустых залах, подражая голосу давно исчезнувших отсюда монахов. Вы, Рене, начинены легендами, словно брамин, турецкий святой или проводник по катакомбам. Для ученого это весьма скверный багаж.
— В легендах иногда можно найти такую же глубину и красоту, как и в научных теориях, — ответил Рене. — Это причудливые фантастические растения прошлых веков, которые развертывают еще кое-где свои редкие цветы и листья над нашей почвой.
— Их надо выполоть, вытоптать, вырвать с корнем, чтобы они не отравляли воздух своим ядовитым дыханием! Долой все старые сказки! — закричал Бастьен, размахивая своей обожженной рукой. — Мы, ученые и техники, создадим самую прекрасную и величественную легенду. Мы сравняем горы, превратим пустыни в моря, откроем путь в глубину нашей планеты, устроим города около полюса и зажжем искусственное солнце! Наступят новые дни творения. Наука изменит климаты, направит по новым путям морские и воздушные течения, вернет на землю первобытного плезиозавра и мамонта или создаст животных еще более чудовищных. Старые леса и поля исчезнут, — на их месте развернется волшебная флора. Тебе, Рене, я много раз описывал эту растительность, формы которой ботаники и физиологи будут заранее проектировать так точно, как теперь инженеры составляют чертежи мостов и машин. Наука поведет нас в бездны неба, на другие планеты, может быть, на иные звезды, и тогда наступит золотой век, осуществится самая удивительная легенда о всемогущем человеке.