Была только одна неувязочка. Ковальски проигнорировал поставленную перед ним миску.
Махать рукой перед его длинным хрящеватым носом - если вам дороги руки и самое жизнь - когда он читает, Рико не посоветовал бы никому. Отнимать книгу? Очки? Вырубить свет? Вырубить самого Ковальски?.. Какие еще мирные, ненасильственные и а-дек-ват-ны-е методы есть на свете, чтобы добиться исполнения приказа непогрешимо-авторитетного шефа?
Рико бы ничего не сказали слова “когнитивный диссонанс”. Однако если бы кто-то вложил понимание сего термина в его буйную голову, подрывник бы согласился. Именно это он сейчас и испытывал. С одной стороны невозможно было не выполнить поручения Шкипера. Шкипер говорит – он делает, это же прописные, элементарные, азбучные истины. На этом зиждется мир. Это даже не обсуждается. С другой - совершать насилие… м… немотивированное насилие… немотивированное насилие без уважительной причины… э… немотивированное насилие без уважительной причины вне боевой ситуации… Ладно, черт с ним. Бить Ковальски, в общем, тоже не вариант.
Увы, никто сейчас не мог бы созерцать громилу-подрывника, в задумчивости застывшего подле читающего и совершенно не замечающего его сослуживца, в позе Гамлета-неандартальца, с явственным “быть или не быть” на изуродованном шрамом лице. Вполне возможно, вдохновленный этим образом, поэт написал бы эпическую балладу, художник запечатлел на холсте линию плеч и подернутый поволокой взор, а постановщик экспериментального театра срочно заказал бы в свою труппу крокодила. Возможно.
Как известно, когда человеку не оставляют выхода, он, бывает, делает самые неожиданные вещи. Иногда создает выход самостоятельно. Когда речь шла о Рико, не приходилось сомневаться, что он этот выход не просто создаст - нет, он попутно сметет пару близлежащих препятствий и оставит дымящуюся дыру в стене. Жаль, что в текущем случае нельзя было прибегнуть к этому старому доброму испытанному средству.
Впрочем - почему же нельзя…
Ковальски читал. Его не занимал окружающий мир - что бы то ни было вообще не существовало за пределами ровных аккуратных книжных абзацев, где все было на своих местах, правильно и выверено, и даже исключения подробно оговаривались и выделялись скобочкой. В жизни, как он успел с прискорбием убедиться, скобочкой ничего не выделялось. Разве что граблями. Такими, здоровенными, чтоб от души… Или еще лучше - детскими. Вот уж какие орудия труда жизнь разбрасывала на его тернистом пути с особенным изобилием и цинизмом…
Ковальски перевернул страницу. Шкипера не будет до самого рассвета. Он, как водится, заявится в хлюпающих сапогах, неся в одной руке ведро с уловом, а в другой - перехваченного поперек туловища и практически дрыхнущего Прапора. Тогда придется закрыть книгу и как-то принять во всем этом участие. Например, предложить кепу отдать ведро Рико (кто вечный дежурный по кухне, у того и голова на ее счет пусть болит), а самому сгрузить Прапора на его койку и оставить в покое, пока не проспится. Ему, как младшему, в плане режима допустимы были послабления, а им двоим день пахать. Своих разлюбезных книг он не увидит до самого до вечера. До вечера послезавтра, потому что ночью - вуаля – придется-таки поспать. А потом вскочить в четыре часа утра, потому что приснится что-то экстраординарное, залиться по уши вчерашним еще кофе, имеющим вкус просроченной адской смолы, и быстро-быстро записать все, что еще держится в памяти. А потом так и уснуть за кульманом до самой побудки, упав лицом в калькулятор. И наутро слушать лекции Шкипера про остеохондроз…
На этой сверх всякой меры мажорной ноте по ушам нежданно-негаданно ударил звук сирены. Читать стало неудобно - моргающее освещение изрядно раздражало – но все еще в принципе возможно, хоть и… Впрочем какое “читать”, одернул себя лейтенант, тут надо скакать вприпрыжку к перископу, благо ноги длинные. Рефлексы, пусть и условные, все-таки не пропьешь, даже если и пить кофе ведрами. В три прыжка при должной сноровке (а сноровка у него вполне приличная) Ковальски до цели доберется - если сигануть через стол…
Он и сиганул.
Увы, ни интуиция, ни банальный здравый смысл не предупредили ученого, что стол, который он помнил девственно-чистым, будет обогащен препятствием, а именно - тарелкой горячего супа. И литр жгучего бульона - это было явно не то, чего Ковальски не хватало для счастья. По крайней мере – в варианте наружного применения. Решив, что взвыть от боли и досады, а также прибавлять еще одни грабли к уже скопившемуся сонму, можно будет чуть позже, когда ситуация прояснится, он все же дохромал до перископа. За спиной душевно и на редкость членораздельно ругался Рико - в его обычном рычании, если постараться, можно было угадать (как образы в чернильных пятнах Роршаха) слова, напоминающие нормальные человеческие. Например «чтоб тебя» и что-то непечатное, что при Прапоре Ковальски вслух не переводил.
Перископ показал совершенно чистый горизонт, если не считать лихо отплясывающего Джулиана в контрастных, воспаленно-ярких лучах софитов. Или как там называется эта светотехника для вечеринок?..
Размышления над этой в высшей степени животрепещущей темой были прерваны и весьма бесцеремонно - кто-то (какое чудесное определение… А уместное-то какое…) обхватил Ковальски сзади поперек туловища и попросту оттащил от окуляров. Лейтенант покорно позволил совершиться этой манипуляции. Старая добрая игра, в которой одному предлагалось падать спиной вперед, а второму - ловить его, была ими пройдена в дремучем далеком прошлом. Где-то на уровне спинного, что ли, мозга, он затвердил: если сослуживец хватает тебя сзади, позволь ему это и не сопротивляйся. Скорее всего, для этого есть немаловажные причины, и то, что ты их не видишь, не умаляет степени их важности.
Примерно так дело и обстояло на текущий момент. Недовольный жизнью Рико вполне засчитывался за причину, всецело достойную того, чтобы опасаться стоять к ней спиной. Даже если ты с ним в одной команде. Не тратя времени на издавание каких-либо звуков, подрывник выразительно дернул бровью, указал в сторону расплывающейся на полу неопрятной лужи и сиротливо поблескивающей под столом поцарапанным боком небьющейся тарелки, после чего ткнул пальцем в грудь Ковальски и выжидательно застыл, похлопывая по ладони ложкой. Жест этот, в общем-то, безобидный и даже комичный, в его исполнении выглядел как-то угрожающе. Ковальски, знавший Рико не первый год, не сомневался, что тот найдет мирному столовому прибору самое неожиданное и неприятное применение из возможных. В последний раз, помнится, при схожих обстоятельствах, он безобидной ложкой выковырял своему врагу глаз – кстати, надо заметить, весьма на удивление аккуратно.
-Что?.. - поднял брови Ковальски. - А, ужин? Но послушай, какой ужин, система безопасности сработала…
Рико пояснил, что такая незначительная деталь, как орущая над ухом сирена, ни в коей мере не должна помешать нормальному человеку поесть, особенно когда дают. Жестом пояснил. Одним. Очень выразительно и емко. Ковальски, сделав еще одно непереводимое движение бровями (Прапор называл его “Я с вами не согласен, но еще не знаю почему”), отправился в санузел за шваброй: следовало прибрать образовавшееся по его милости безобразие.
Не тут-то было.
Никакие уговоры, вопросы, взывания к зачаткам разума (ну хоть что-то в твоей башке имеется же, нет?!) не остановили Рико на пути добродетели. Это его приказ, его суп и его лужа. И Ковальски, если уж на то пошло, тоже его. В смысле оставлен на его попечение. И плевать, кто тут старше по званию и больше дружит с головой. Командир сказал «хорек» - и никаких сусликов! Так что пусть дорогой сослуживец сядет и заткнется. И не рыпается. Ни в сторону санузла, ни в сторону кухни, ни - тем более! - в сторону своей треклятой лаборатории. Не то не успеешь оглянуться, а пока ты шастал со шваброй, там уже построили адронный коллайдер, работающий на бананах. Знаем, плавали…
Сошлись на компромиссе. Спустя четверть часа, включавших в себя обесточивание сирены, немного беготни и много споров, Ковальски все же сидел за нормальным, не журнальным, безнадежно для него низким, столом - то есть за операционным - в своей обители изысканий на почве природного “А почему бы и нет”. И под бдительным присмотром товарища и коллеги, по совместительству так же вполне тянущего на звание еще одного “хренового маньяка”, поминаемого Шкипером, послушно поглощал суп. Рико решил, что раз тут едят, то ему тоже можно, и присоединился. Если чему его и научила суровая, полная лишений армейская жизнь - так это тому, что нужно жить, пока есть возможность. Потом она может очень внезапно исчезнуть, и кто знает, вернется ли она?..