Забилась в угол, обняла колени руками, уткнулась в них носом и зарыдала. С каждой секундой я все больше осознавала весь ужас ситуации. Мне же никто не поможет, и это было страшнее всего. Мама не придет на плач и не спросит заботливо, что случилось, как бы мне этого ни хотелось! Я же чувствовала, что где-то она есть. Ласковая, теплая, всесильная. Одни ощущения. Только вот даже лица в памяти не найти.
Мне вообще никто не поможет.
Что будет, если я обращусь к прохожему и скажу, что у меня амнезия? Меня отведут в полицию. Там промучают несколько часов, пытаясь помочь вспомнить хоть что-нибудь, а затем вызовут санитаров, которые отвезут меня в психбольницу. Если я оказалась далеко от дома, то никто не опознает меня по опубликованным пару раз в местных газетах фотографиям. Никто не придет на помощь. Я всю жизнь буду видеть только крашеные стены палаты психушки. Состарюсь и умру, так и не выйдя за ее пределы.
Мерзкий внутренний голос, брезгливо наблюдавший со стороны за моими страданиями, равнодушно подметил, что я же помню все вот это: полицию, больницы, газеты… знаю даже, что на самолетах не летала. То есть память покинула меня не полностью.
Почему же самое главное вылетело из головы, как будто кто-то взял ластик и стер из мира конкретно меня? Все вокруг осталось, а вот конкретно от этого человечка – только пустота.
Не знаю, сколько прошло времени. Мне казалось, что целая вечность, но солнце только перешло из одного окна в другое. Часов у меня не было. Да у меня вообще ничего не осталось. Светлое, цвета выбеленной слоновой кости платье до колен да льняные кеды с белой подошвой и шнурками. Ни украшений на шее, ни браслетиков, ни колечек. Ничего, что могло бы стать хоть какой-нибудь приметой или подтолкнуть воспоминания.
Мне хотелось умереть прямо тут от безысходности и горя, но и это тоже было страшно. В голове только крутилась фраза жуткой женщины в самолете, что больше всего она презирает трусость. Да, я трус. Да, мне себя жалко. Жалко до истерики. И я никогда не выползу из этого угла, потому что, что бы ни было дальше, будет только хуже!
Я сдалась укору моего мудрого и циничного второго голоса, который в конце концов заявил, что, сидя в четырех стенах, как в гробу, я ничего не узнаю о себе и уж точно ни на шаг не приближусь к тому, чтобы вспомнить дорогу домой. И уж если я не готова помереть прямо здесь и сейчас, то надо взять себя в руки, оторвать задницу от пола и выползти наружу.
Скрипучая деревянная дверь открылась, я сделала два шага по песку и ахнула.
Море!
Высокие горы окружали просторный залив, и его можно было бы принять за озеро, если бы не казавшаяся отсюда совсем небольшой брешь в скалах, через которую проглядывала синяя бесконечная гладь. Вроде бы такие бухты назывались фьордами – слово неожиданно всплыло в памяти, – только вот от этого названия веяло холодом, снегом и туманами, а здесь плескалось теплое, ласковое море. Ветра не было, и волны высотой с ладошку тихо, ласково шлепали по камешкам на берегу.
Огромная, бесконечная стихия дышала со мной в унисон. Каждый маленький набегающий на берег гребешок как вздох. Шуршит у самых ног, гладя и без того обточенные до блеска камешки. Я подбежала к воде и поздоровалась с морем, протянув пальцы набегавшей волне. Почувствовала нежное, теплое прикосновение, как завороженная, сняла кеды и вошла в воду по щиколотку.
Море шептало: «Успокойся».
Море гладило мои ноги: «Ничего не бойся».
Волны щекотали кожу: «Поиграй с нами».
Никогда не думала, что оно… такое. Бесконечное и вместе с тем родное. Как руки матери, обнимающие младенца.
Я обернулась. На пляже никого не было. Небольшой поселок виднелся чуть выше по склону холма. Странный дом или, скорее, сарай, в котором я очнулась, стоял на берегу один-одинешенек.
Стащила платье, бросила его на большой камень у воды и зашла глубже.
Мне все равно некуда спешить. Что бы там ни ждало меня в городе – оно может потерпеть еще часик, а море – нет.
Оказалось, что плаваю я достаточно плохо, и все же у меня не было страха перед глубиной. Совсем никакого. Ощущение, что я в руках матери, никуда не пропало. Мне здесь ничего не грозит. Я плыла навстречу солнцу, не думая ни о чем. Мне здесь было хорошо. Я не знала, когда захочу повернуть назад, да и захочу ли. Там, на берегу, – проблемы. Здесь – спокойствие и умиротворение. Как будто вернулась в родную стихию. Только откуда такое ощущение, если твердо знаю, что увидела море в первый раз, да и восхищение, которое испытала при виде бесконечной синей дали, тоже было впервые?