«Но дело тут не только в стратегии с тактикой. Просто у этих ветеранов имеется живая душа, а у клятых она отсутствует. У них вместо души — цель. Точнее даже не цель, а приказ. Только это для них и существует. Душа очень часто мешает выполнить приказ, поэтому у клятых ветеранов всегда преимущество перед ветеранами живыми. А в такой битве побеждает бездушный», — думал Лабух, зажав в кулаке сигарету и слушая возбужденных танкистов.
— Ну ладно, следующий танк на Старом Заводе обещали подготовить уже завтра. С новой системой наведения и бал-вычислителем, — подвел итог командир. — Я таки этого гада достану!
— Который раз достаем, — проворчал другой ветеран, коротко стриженый блондин с грязными разводами на лице. — Сколько танков уже угробили, а гада этого даже не разглядели толком ни разу! Так, мелькнет в прицеле какое-то ржавое унёбище, даже отследить не успеваю, где там достать. Скорости наведения по горизонту не хватает. И по вертикали углы маловаты. Приводы не вытягивают. А вот у него — вытягивают, и он нас достает. Каждый раз. Скоро совсем достанет! И плевал он соляркой на нашу активную броню, постановщики помех и все системы управления огнем вместе взятые.
— Ага. А нам остается иконку на лоб налепить да святым крестом от нечистого отмахиваться. Кто там, на небесах, танкистам покровительствует? Сергий-бронетворец, кажется? — Третий ветеран, маленький, жестковолосый крепыш посмотрел на неопрятную груду железа, бывшего полчаса назад новеньким танком, и сплюнул на дно воронки.
Лабух подумал, что кое-кто, может быть, и пытался закрыться иконкой от подкалиберного снаряда, да не очень-то помогло. Один крестик только и остался. Но вслух ничего не сказал.
— Пока конструктора скорость отработки не увеличат, ничего мы с ним не сделаем. У нас колпак за гусеницами не поспевает. Не колпак, а квашня какая-то. — Снова начал было блондин.
— Разговорчики! — беззлобно оборвал его командир. Он наконец обратил внимание на Лабуха со товарищи и поздоровался, не забыв при этом представиться:
— Подполковник Буслаев.
У подполковника Буслаева было молодое, четко очерченное лицо, и на нем странно и неуместно смотрелись многочисленные мелкие морщинки, светлые на фоне копоти. Казалось, подполковник каждый день гримируется и выходит на сцену. Такие лица бывают у актеров. Красиво и точно очерченные, в мелких морщинках от грима.
«Так ведь он и в самом деле каждый день выходит на сцену, — сообразил Лабух. — Вот она, его сцена». И опять почему-то вспомнился давешний крестик в Ржавых Землях.
Все-таки подполковник был настоящим подполковником, а не актером, играющим роль. Наверное, дело было в выгоревших от бесконечной войны, каких-то навсегда седых глазах. Не бывает у актеров таких глаз. Седые виски — сколько угодно, а вот глаза...
— Саша, башнер, — подполковник кивнул в сторону белобрысого, — а это Анзор — механик-водитель, оба старлеи. Мой экипаж.
Саша и Анзор одинаковым движением кивнули.
Лабух, Мышонок и Чапа по очереди пожали жесткие руки с въевшейся в них смазкой и гарью и тоже представились.
Танкисты оказались свойскими ребятами и ни в коем случае не походили на клятых.
— Выждем немного, на всякий случай, а потом двинемся в городок, — сказал подполковник. — Вы-то как сюда попали, артисты? Заблудились?
— Мы сегодня играем на Старом Танковом, — пояснил Чапа. — Вот и добираемся потихоньку на своих двоих.
— А дорожку сами выбирали, или кто подсказал? — Башнер Саша выплюнул травинку и посмотрел в сторону Ржавых земель. Там что-то взрывалось и ухало. Казалось, что Ржавые Земли дышали железной гарью, а может быть, так пахло от танкистов. Они же все-таки только что выбрались из горящего танка.
— Сами. — Мышонок деловито копался в сумке. Лабух машинально отметил, что припасы он не бросил, несмотря на взрыв танка и поспешное отступление к воронке. — Только вот выбор у нас был небогат.
— Ну, артисты, — протянул механик-водитель, — считайте, что сегодня вам крупно повезло. А не то размазали бы вас гусеницами, как ливерную колбасу по хлебу, либо они, либо мы, прости господи. Там, где воюют танки, людям делать нечего.
Мышонок распаковал припасы и ловко разложил бутерброды на краю воронки. Подумав немного, он извлек из баула большую оплетенную соломкой бутыль и поставил на расстеленную тряпицу.
— Прошу к столу, — провозгласил он. — Любую передышку следует использовать с пользой для тела и души. Только вот стаканов нет. Придется из горла. Вы как из горла, ребята?
Подполковник, как старший по команде, осторожно понюхал напиток и удивленно задрал обгорелые брови.
— Арак! — удивленно воскликнул он. — Гадость вообще-то порядочная. Мы в этой пальмовой водке в свое время чуть ли не портянки стирали. Любые пятна растворяет почище ацетона. Но пить можно. Ну, за крепкую броню и быстрые танки!
Где подполковник Буслаев имел счастье стирать портянки в пальмовой водке, так и осталось неизвестным, потому что офицер коротко выдохнул в сторону и припал к бутыли.
За командиром к бутыли приложились остальные члены экипажа.
— Шпроты, — нежно сказал башнер Саша, с умилением рассматривая аккуратную золотистую рыбку на бутерброде. — Их еще называют анчоусами. Помнится, пошли мы в одну тратторию и заказали эти самые анчоусы. А нам приносят шпроты, мы тогда еще удивились...
«Непростые они, однако, ребята, эти ветераны, — подумал Лабух. — Где их только ни носило, пока не занесло в наши края. А я вот нигде, кроме города, и не был».
Выпив, ветераны разговорились. Подполковник Буслаев достал из потертого бумажника фотографии жены и дочки и, показывая их Лабуху, говорил, уверяя себя, что так оно все и случится:
— Вот кончится командировка, вернусь домой, а дочка-то, наверное, уже замужем. Только бы мужика нашла хорошего, лучше всего — офицера. А то гражданские, ты уж, артист, извини, все какие-то несерьезные. Нет в них армейской основательности и любви к порядку. А если еще не вышла, так вон пусть за Анзора выходит. Он у нас пока холостой.
Холостой Анзор, похожий на колючего жука, деликатно взял шпротину черной клешней и мечтательно улыбнулся.
Лабух поинтересовался, где проживают семьи ветеранов, но ответа на свой вопрос так и не получил. Когда речь заходила о доме, офицеры начинали путаться и перебивать друг друга. Единственное, в чем они сходились, так это то, что их близкие находятся где-то далеко на материке, или, как они говорили, «на Большой Земле». А сами они здесь, на Полигоне, пребывают в затянувшейся служебной командировке. Впрочем, здесь совсем неплохо, и кормят хорошо, и народ дружелюбный. Некоторые ветераны, в основном, те, кто помоложе, обзавелись даже семьями, благо в невестах недостатка не было. На Старом Танковом работало полным-полно молодых девчонок.
Между тем подозрительная возня в Ржавых Землях прекратилась. Видимо, клятые ветераны, будучи людьми военными, тоже соблюдали некоторый раз и навсегда заведенный порядок. Подполковник посмотрел на часы.
— Ну, артисты, — сказал он, вставая и отряхивая землю с комбинезона, — на сегодня все, отбой. Заморили червячка, покалякали о том да об этом, а теперь пора. Подъем. Пошли обедать по-настоящему. Теперь наша очередь угощать.
Они выбрались на глубокую, прорванную в рыхлом земном теле танковыми гусеницами колею и неторопливо зашагали по обочине. Вскоре показались кирпичные боксы с надстроенной невысокой наблюдательной вышкой. Над вышкой трепетал линялый вымпел, обозначавший, что стрельбы закончились. Из калитки, прорезанной в железных воротах одного из боксов, вышел покурить немолодой мужик в синем, испачканном смазкой комбинезоне.
— Что, опять никак, товарищ подполковник? — спросил он, уже зная, что «опять никак».
— Завтра, Петрович. Я, кажется, его засек. Завтра мы его сделаем, и полетит он у нас каком кверху!
— Ну, дай-то бог, — неопределенно вздохнул Петрович, бросил недокуренную сигарету в бочку с песком и скрылся в глубине бокса, откуда сразу же донесся пронзительный визг «болгарки».