Она не могла провести свою жизнь вот так, скрывая радость и счастье от одного из самых важных людей в своей жизни, потому что боялась, что он возненавидит её за это. Они с Итачи не могли вместе поесть темпуру в Сазаэ или данго в Янаги-ан, как он планировал на их первое свидание. Они не могли проводить спарринги в лесу, или вместе отрабатывать новые приёмы Мокутона, или даже вместе гулять по деревне.
Вместо этого они были вынуждены жить в ограничивавших их четырёх стенах, зная, что новообретённое счастье станет ничем, как только они выйдут.
Она не была уверена, было ли дело в глубоком понимании в жемчужных глазах Хинаты, или её — впервые с тех пор, как она призналась Итачи — поразила реальность, но остановить слёзы стало невозможно. В ушах стучала кровь, сердце болезненно колотилось, а зрение исказилось.
«Трясущиеся руки, покалывание в ногах, учащённое сердцебиение», — перечисляла её рациональная сторона, даже когда она начала задыхаться. — «У меня приступ паники».
В оцепенении Сакура смотрела, как Хината вскочила и подбежала к ней. Сакура откинулась на траву, вспоминая уроки Цунаде: она сложила ладони рупором и заставила себя дышать медленнее, закрыв глаза, чтобы остановить их болезненное жжение. Хината гладила её по волосам, шепча слова ободрения, пока Сакура плакала навзрыд. Вскоре дыхание вернулось в норму.
На следующий день после того, как она впервые занялась любовью с Итачи, она наблюдала за ним по дороге домой и представляла себе свою жизнь с ним. Она мечтала о том, как проведёт ночь в его доме и научит его делать яичницу по утрам, или как они будут вместе корпеть над свитком Мокутона и объединят свои умственные способности, чтобы воссоздать давно ушедшие техники. Как она читала бы книгу на диване с Итачи, и когда Саске возвращался бы домой по вторникам, она поддразнивала бы его насчёт того, с кем он встречался бы в данный момент. Она представляла себе миллион маленьких мгновений счастья, и все они лопнули, как мыльные пузыри, не прошло и нескольких часов.
Потому что во всех них была Команда Семь, дополняя картину.
Саске наблюдает, как Итачи впервые готовит яичницу, и ест её за мраморной кухонной стойкой, Наруто восхищается её мастерством Мокутона, Какаши рекомендует ей книги для прочтения, и Саске принимает её как часть семьи.
Но теперь, думая об этих мгновениях, она испытывала отчаянную печаль. Чем ближе она чувствовала себя к Итачи, тем дальше она была от Саске, и её сердце разрывалось пополам в слабой попытке удержать их обоих в своей жизни.
— Я в порядке, — сказала Сакура хриплым голосом, убирая руки. Она открыла глаза и увидела нависшую над ней Хинату. — Я в порядке, — повторила она.
Хината кивнула и отодвинулась, чтобы дать ей место.
— Прости, мне не следовало ничего говорить.
— Нет, — сказала Сакура, вытирая слезы. — Ты права. Это несправедливо и неприемлемо. Я просто чувствую себя парализованной, потому что, что бы я ни делала, я потеряю одного из них.
— Они братья, — сказала Хината. — Даже если один из них становится стеной, которую другой должен преодолеть, даже если один из них может обидеться на другого, между ними много любви. И нет другой такой любви, как любовь к родному брату или сестре, — улыбнулась она. — Я знаю.
— Что же мне делать? — спросила Сакура.
— Я не могу сказать, — осторожно ответила Хината. — Я не знаю всей истории, а если бы и знала, то не думаю, что могу посоветовать тебе что-то, кроме как следовать зову сердца.
Сакура тяжело вздохнула и встала, чувствуя себя лишённой всякой энергии. Она доковыляла до реки и плеснула немного ледяной воды в лицо, принимая предложенное Хинатой яблоко.
— Спасибо, Хината.
— Всегда пожалуйста, Сакура-сенсей.
***
Итачи почувствовал, что что-то не так, как только открыл входную дверь.
Всё ещё держа руку на ручке, он толкнул дверь и заглянул внутрь: отточенные инстинкты шиноби говорили ему быть осторожным. Он шагнул внутрь, позволив двери закрыться за собой с мягким щелчком. Квартира выглядела нетронутой, полы чистыми, а гостиная пустой. Единственным признаком вторжения было открытое окно в другом конце квартиры, одна из штор колыхалась на ветру.
Не снимая ботинок, он зашёл в коридор и заглянул в кухню.
— Ты долго, — сказал Саске ровным, но тихим голосом, наблюдая за ним тёмными глазами.
Впервые в жизни Учиха Итачи был в полной растерянности. Он стоял в коридоре, не зная, смеяться ему или плакать, глядя, как Саске подносит к губам дымящуюся чашку чая.
— Я тебя не ждал, — наконец заговорил он, заставляя себя пройти мимо Саске, чтобы сделать себе чашку чая, осторожно следя за каждым малейшим движением Саске.
— Дом выглядит пустым.
— Я редко здесь бываю.
— Хм, — произнёс Саске, делая ещё один глоток как раз в тот момент, когда Итачи вылил горячую воду на чайные листья. Он обошёл стойку и сел, оценивая своего младшего брата взглядом. По его рукам было разбросано несколько синяков, волосы слегка растрепались, на лице проступили капельки пота.
Братья сидели друг напротив друга в молчании, наблюдая и подыскивая слова.
— Зачем ты здесь? — спросил Итачи, наконец нарушив молчание.
Саске поднял бровь.
— Разве это не мой дом?
Это удивило Итачи.
— Твой.
Его младший брат отпил из чашки и оглядел кухню. Впервые с рождения Саске Итачи не смог прочитать выражение его лица.
— Мне нужны ответы.
Итачи кивнул, обхватив пальцами чашку.
— Почему ты согласился?
У него не возникло вопросов относительно того, что имел в виду Саске. Он закрыл глаза и за секунду перенёсся в прошлое, в момент, застывший во времени, где он стоял перед Данзо, столкнувшись с его немыслимыми вариантами. Как часто с того дня он задавался вопросом, был ли у него другой выход? Последние недели перед резней казались ему кинолентой, моменты которой он медленно прокручивал, переживая их снова и снова, прежде чем положить обратно в дальний угол своего сознания, забывая до следующего раза.
Его первым побуждением было не отвечать на вопрос, встать и уйти, притвориться, что его не спрашивали. Был один человек, которого он отчаянно пытался уберечь от правды, и теперь он был вынужден посмотреть этому человеку в глаза и ответить на вопрос, который потенциально мог бы скрепить их отношения.
— Мне предложили выбор: либо остаться с кланом и умереть вместе с ним, либо сражаться за Коноху и спасти одного человека.
— Ты сказал это в кабинете Хокаге. Почему?
Итачи моргнул, ничего не понимая.
— Почему ты принял такое решение? Почему одна жизнь — моя жизнь — была намного важнее, чем жизни всех членов клана? — тихо спросил Саске. Итачи отметил, как дёрнулся уголок рта его младшего брата, и как тот отвёл взгляд. Вопреки тому, что предполагал Итачи, Саске пришёл не драться. Он пришёл поговорить.
Он почувствовал укол надежды.
— Я был с матерью, когда ты родился, и приветствовал тебя в этом мире вместе с ней, — сказал Итачи, глядя Саске в глаза. — Я держал тебя в своих объятиях, когда напал Девятихвостый, и поклялся охранять тебя… Твоя жизнь значит для меня больше, чем моя собственная. Вот почему.
Саске молчал, хмуро глядя в мутные глубины своего чая.
— А Шисуи-сан?
— Шисуи вместе со мной искал способ не допустить государственный переворот, — сказал Итачи. — Мы планировали использовать его технику для манипуляции старейшинами клана, чтобы те отступили, и заполучить больше времени. Когда Данзо узнал об этом, он украл глаз Шисуи.
Саске вскинул голову, широко раскрыв глаза.
— Но почему?
— Данзо принадлежал к тому типу людей, которые придерживаются крайностей, отказываются мыслить серым цветом, видя лишь чёрное и белое. Это то, что сделало его в своём роде успешным. Там, где Третий часто предпочитал пустить всё на самотёк, Данзо подливал масла в огонь и действовал соответственно. Он видел клан Учиха угрозой для деревни, которую нужно было полностью устранить. Когда он узнал о нашем плане, он положил ему конец и заполучил огромную власть.